Надменный вид, торжествующий тон Лобова! – Я был принужден противоречить ему.

– Вообще-то, насколько я помню, Егорочкины своих гостей приглашали поздравить их с годовщиной, в первую очередь, и только уже затем…

Майор громко и от души расхохотался, не дав мне закончить.

– Много же мы тостов за благоденствие их супружеское подняли! – у него даже от смеха на глаза слезы навернулись. – А осетринкой, а коньячком грузинским нам с вами потрафили – хотите сказать, все потому же счастливому поводу? Басня! Вы, кажется, с недавних пор с Павлом Степановичем в отношениях дружеских состоите. А я уж знаю его, птицу, слава богу, тридцать лет почти, со школьной самой скамьи. За все время, что он женат на Алевтине Ивановне, хотите, скажу, сколько раз мне у него в гостях бывать приходилось? Трижды. В том числе на свадьбе их хрустальной, в позапрошлом году, которую, хотите, скажу, чем отмечали? Чаепитием!

Вынужден признать, майор был прав отчасти, за Павлом Степановичем и я успел заметить чрезмерную бережливость. И в гости к себе, за два года нашего с ним знакомства, он меня не часто приглашал. Третьего дня первый раз пригласил. Так и что с того? Я и сам, в некоторой степени, нелюдим. А то, что в человеке амбиция взыграла, зажглась жажда похвалы, так тому была весомая причина, опять же. Планировалось, что человека покажут по телевизору!

– Не обязательно, что Егорочкин был в чем-то уверен, – отвечал я майору не без претензии в голосе, – он мог и должен был надеяться. Вы говорите, шансов было даже не пятьдесят на пятьдесят. Да будь у меня хоть один процент из ста, на то, что вот тогда-то, да в таком-то часу будут мою физиономию по телевизору демонстрировать, да имейся у меня такая причина, как годовщина свадьбы, в закромах, для подстраховки, я бы не то, что на четырнадцать персон стол накрыл, пригласил бы в гости полрайона! – Я вошел в азарт. Дело приняло новый оборот. Теперь я отстаивал собственную позицию, преимущественно, и только затем уже защищал доброе имя Егорочкина.

Лобов окинул меня таким взором, какой адресуют выскочкам дилетантам специалисты своего профиля.

– Вынужден с вами не согласиться, – менторским тоном произнес он. – Смоделируем ситуацию. Предположим вам или мне, людям с умом и со вкусом, – подчеркнуто свеликодушничал майор, возвысив меня до своего уровня, – предположим, кому-то из нас посчастливилось под прицел оператора телевизионной компании угодить, как давеча Егорочкину посчастливилось. Предположим также, мы знаем, что съемки велись не пустые и праздные, а имеют все предпосылки к обнаружению логического конца. Существуют, предполагаем мы, существуют все основания рассчитывать, что сюжет покажут, определенно покажут, которому событию известны даже точные час и дата. Но вот в каком виде выйдет репортаж мы знать заведомо не можем, согласитесь сами, не могут знать того наперед даже операторы. Операторы просто снимают, все подряд. Конечно, у них свое видение, своя технология съемок, у операторов, но… Все в репортаж не уместишь: обязательна и неминуема фильтрация. И то уже приходится на вкус ответственного за репортаж лица. А теперь! – Где гарантия, спрошу я вас, где гарантия того, что какому-нибудь Петечкину, или Васичкину, вот когда тот будет свой сюжет монтировать, где гарантия, что моя или ваша фигура, с общей композицией в сочетании, покажется такой уж гармонической?

Говорят он талантливый следователь, этот Лобов. Я, признаюсь, не без интереса следил за ходом его мысли.

– Думаю, ни у вас, ни у меня, – продолжал он, – думаю, такой гарантии нет и быть не может, только если… Но мы с вами пока не будем касаться вездесущего этого «если», – произнес майор с плутовской улыбочкой. – Думаю, не постоит за тем, а? – Вопрос был откровенно риторическим, на который я и не думал отвечать. Майор, впрочем, и не дожидался моего ответа.

– А раз уж мы взяли курс мимо «если», что остается нам? Уповать на счастливый случай и просчитывать варианты.

Тимофей Аркадиевич посмотрел на меня долгим и откровенно насмешливым взглядом.

– Занимательный вы человек, – сказал он мне. – Вдохновеннейшую речь произнесли. Заслушаться недолго. И одного шанса из ста вам довольно, и полрайона гостей готовы вы пригласить… Закуражились вы, по-моему. По-моему, другого склада вы человек. Впрочем, раз уж на то пошло, готов вам уступить не один, а целых тридцать процентов из ста – столько, сколько, на мой взгляд (опять же, если без «если») могло у Егорочкина быть в распоряжении. Тридцать процентов на то, что Васичкин в своем репортаже ваше присутствие утвердить изволит. Разумеется, все это после того, как бдящему оку его коллеги оператора вы ухитритесь подвернуться. Да и то еще при одном условии… Вы ведь женаты, правильно? Тем проще будет представить нам, как совпадет с днем выхода сюжета в эфир, Васичкиного сюжета, ваша, с вашей бесценной супругой, годовщина. Такое условие обязательно, без которого, вы, я так полагаю, организовывать званый ужин никак не решитесь. Без подстраховки не решитесь. Будь хоть девяносто процентов у вас из ста на то, что покажут вас по телевизору. Иначе, как обезопасить себя от возможного конфуза?..

Майор казался чрезвычайно довольным собой; не стеснялся расхаживать передо мной взад вперед, как бы разгоняя мысль свою. Снег жалобно хрустел под его нелегкой поступью. Голос его не соответствовал его грузной фигуре. Он говорил пронизывающим воздух, режущим слух фальцетом; выпускал в воздух целые клубни пара, точно разошедшийся паровоз, отчего пышные, ухоженные усы его были густо покрыты инеем.

– И вот настает этот день, – продолжал фантазировать Лобов, – день вашего, с позволения сказать, бенефиса. Вероятного бенефиса, опять же. Вы созываете полрайона гостей… Пусть, коль вам так вздумалось – полрайона гостей. Повод пока только один, правильно? Как у Егорочкина: годовщина… И все! в этом месте параллели расходятся. Готов голову отдать на отсечение за то, что дальше у вас все не так, как у Павла Степановича получится. Вы, как человек благоразумный, сходу и прямо оглашать событие (основное, главное ваше событие) отнюдь не станете. Вы, напротив, первое время, как щитом, годовщиной своей укрываться будете. Супругу вашу бесценную вы на первый план отправите. Тост за тостом, за нее, за одну. А вы! что вы? Вы скромничаете. Вы замечательно скромный человек!.. – опять прищурился майор в мою сторону, на секунду приостановившись. – Однако с амбицией! – заговорил и зашагал опять он. – И не с амбицией вроде той, что у Егорочкина, нет. Иного рода, иного сорта. Вы в этом плане, можно сказать, эстет. Вы, что вы делаете? Вы