она даже была рада, что моим первым парнем оказался ее брат, а не какой-нибудь «актеришко из модного сериала, который бы разбил твой сердце и пошел дальше». Она знала, что Максим любил меня, но считала, что ему это расставание было на пользу. «Наконец-то он выбрал хорошую девушку, значит, его сердце не такое уж и глупое». Сердце Полины еще в выпускном классе выбрало нашего клавишника Анатоля, он был старше ее на десять лет, и именно он познакомил Полину с Больманом. Толя (Анатоль – это творческий псевдоним) был главным создателем музыки для песен, аранжировщиком и просто самым старшим, после Больмана. Он был высокий, почти два метра роста, лысый, летом и зимой носил кожаные косухи, что в сочетании с каблуками Полины и ее стилем одежды давало идеальную пару, без сомнений. Толя любил шутить, мне он в первый же день придумал прозвище «воробушек» за то, что «говоришь без умолку, иногда и не разобрать, о чем чирикаешь, все время чем-то занята и крошка, по сравнению со мной. И не только». В ответ я стала называть его «дядя, достань воробушка», как обычно дети дразнят высоких парней. В общем, с ним мы нашли общий язык с первого же дня. Еще в нашей команде был гитарист Леонид, для нас – Лео, кстати, с Ди Каприо у них была действительно общая черта – фигура. Правда, наш Лео в 20 выглядел как заматеревшая звезда Голливуда в свои 36. Мягкая фигура и мягкий характер – вот как его можно описать. Лео никогда не участвовал в спорах, что нередко происходит там, где рождаются песни. В общем, мы работали дружной, не без своих заморочек, командой. И я любила свою работу. По вечерам я звонила маме с папой, иногда они приезжали ко мне погостить. Времени выбраться к ним самой просто не было, но это меня не смущало – пока я могла писать, я это делала. Почему-то я всегда боялась, что одной из ночей я не смогу написать ни строчки, потеряв этот дар также внезапно, как обрела его. Я знала, что ничем другим я не умею заниматься, и от этих мыслей становилось жутковато. Однажды я рассказала обо всем Полине, мы сидели в моей новенькой квартире и отмечали новоселье.

– Ириш, ты талантливая, – она взяла меня за руку, – и не только как поэтесса. Ты можешь договариваться с непробиваемыми тетками из гостиниц, ты умеешь вести переговоры по телефону, в отличие от меня, в общем, ты замечательно работаешь с людьми и если что… займешь место Больмана.

– Шутишь! Я – продюсер.

– Ничего я не шучу, ты у нас все равно подрабатываешь, как менеджер, в отличие от больмановских агентов.

– На самом деле они многое делают, только ты не видишь, – я откинулась на спинку мягкого кресла.

– Вот, ты и это замечаешь! В общем, не переживай по этому поводу, – она тоже откинулась на мягкий подголовник.

Сделав глоток вина, она добавила:

– Я и сама иногда этого боюсь. Голос для меня – это все.

– Ты каждую неделю посещаешь врача-фониатора, у меня такого доктора нет.

– Разные случаи бывали, вот та же Мария Каллас. И ничего не помогло.

– Я знаю, что у нее много бед в жизни случилось.

– Да, – Полина наполнила наши бокалы, – давай за то, чтобы у нас с тобой в жизни было все хорошо.

– Чтобы счастья было неприлично много, – мы рассмеялись.

В августе Полину пригласили в качестве члена жюри на детский музыкальный конкурс.

– У нас будет целая неделя отдыха в Сочи! – Толя поднял Полину на руки и закружил с ней по студии.

– Я бы так не радовался, все равно придется выступить на открытии и, возможно, на закрытии конкурса, – Лео включил кондиционер в студии на полную мощность – в Москве уже три недели стояла невыносимая жара.

– Зато выберемся отсюда, – Максим сидел на кресле, прижимая ко лбу железную банку газировки, покрытую льдом – только что достал из морозилки.

– Кстати, в финальный день на всех фестивалях обычно исполняют новинки, – Толя заговорщицки улыбнулся, отпустил Полину и сел за синтезатор.

Он заиграл мелодию и все мы замерли. Это был стремительно легкий полет птицы, в то же время спокойный, как гладь озера, музыка угасала, как будто это солнце на закате, отраженное в море: лучи сдают свои позиции, но все еще скользят яркими переливами по воде.

– Рай, – улыбнулся Лео.

– Нежность, – Полина поцеловала Толю в щеку, пока он вставал, чтобы поклониться нам, рукоплещущему залу.

Это был шедевр, определенно, но теперь передо мной стояла сложная задача – написать слова к этой прекрасной музыке. Обычно мы работали наоборот: я читала свои стихи, ребята подыгрывали, добавляли повторы, проигрыши, пробовали с Полиным голосом, что-то меняли они, где-то дописывала я. Тут был особенный случай: я не могла допустить, чтобы из мелодии пропала хоть пара нот, ни в коем случае, иначе она потеряет свой таинственный флер.

– Воробушек, – подмигнул мне Толя.

– Запишу себе на диктофон, – я включила телефон, но где-то в глубине души появилась неуверенность – получится ли?

Прошла неделя, а я даже не могла понять, о чем напишу стихи. Слова, которые подобрали Лео и Полина, описывая музыку, как-то не подходили к моему восприятию этого полета, нет, покоя … я не могла выразить это словами.

Каждый день я приходила на работу, ребята замирали в ожидании стихов, но я лишь еле заметно пожимала плечами. Решено было готовить первую песню, мы выбрали озорную «Танец» – как раз поднимет настроение ребятишкам перед конкурсным днем, да и нам не мешало переключиться на позитивный лад. То, что я могу не дать взлететь этой мелодии уже сейчас, понимали все. И снова полет, но я уверена, что надо искать нужный образ не в мире флоры и фауны.

Меньше, чем через неделю, нам нужно было вылетать. Что ж, один номер у ребят отточен до совершенства, это не так уж плохо. Я утешала себя подобными мыслями, сидя на своем балконе – в отличие от самой квартиры он не был маленьким, а скорее, наоборот. К тому же с него открывался замечательный вид с девятого этажа на парк. На входе разместился цирк на колесах, а в самом центре парка была карусель, как в мультике с одноименным названием.

Уже смеркалось, я зажгла настольную лампу и продолжала сидеть на балконе, ожидая чуда, но оно все не хотело появляться. Раздался звонок в дверь, я несколько секунд решала, кто бы это мог быть, но, так ничего и не придумав,