Шрифт:
Закладка:
Мэри знала, что нужно пройти топь, она видела это во снах, но в них не было кустарника. Уже в реальности его ветви тянулись к Мэри и Николасу. Рвали одежду, царапали ноги до кровоточащих ран. Еще немного и ветви бы забрались под кожу. Еще немного и она бы сдалась. Мысли вернуться обратно в город появились незаметно, будто мухи над сгнившей едой, с каждым шагом они все назойливее жужжали над ухом. Но, к счастью, первым сдался Николас. Он остановился и заплакал. Тихо, тихо. Чужая боль помогла Мэри отвлечься от своей. По Николасу было видно, что он при всем желании больше не сможет идти. Мэри успела взять его на руки прежде, чем дотянулся кустарник. Еще немного и лес захлопнет пасть. В состоянии близком к лихорадочному помутнению, она несла брата сквозь топь, пока не почувствовала под ногами твердую землю.
Мэри выронила брата, и обессиленная упала на землю. Руки сводило от напряжения. Ноги болели от ран. Пару минут она неподвижно лежала и слушала тихие всхлипы брата. В голове жужжала мысль – может быть вернуться домой. Если попросить прощения, если встать на колени и долго умолять, то, может быть, отец ее простит. Прежде накажет, изобьет до кровавых соплей, а затем, может быть, простит. И жизнь вернется на круги своя.
Мэри приподнялась и оглядела покрытые иголками ноги. На них не было живого места. Мэри пальцем дотронулась до одной из иголок, ощупала ее и, сжав зубы, с тихим стоном вынула. Боль такая, будто порезалась ножом. Неприятно, но быстро. Одну за другой, резкими движениями, Мэри вынула оставшиеся иголки. Несмотря на аккуратность, из открывшихся ран тонкими ручейками потекла кровь. Закончив, Мэри занялась Николасом. Он больше не плакал, просто сидел рядом и смотрел куда-то вдаль. Несколько иголок на нем застряли в плотной рубашке рядом с шеей. Мэри легко их скинула. С остальными пришлось повозиться. Николас сильно дергался. На последней иголке Мэри и Николас одновременно громко выдохнули.
Мэри легла на холодную землю. По крайней мере она должна была быть холодной, как и всегда в этих краях, что зимой, что летом. Сейчас же, под тенью густых крон, от земли шло необычное тепло. Мэри разморило. Стало уютно, будто листья и трава превратилась в мягкую постель. Даже боль в ногах исчезла. Голова осталась совершенно пуста. Без мыслей о доме, без сожалений, без страха. Мэри чувствовала пульсацию под землей, похожую на сердцебиение. В глубине бурлила кровь. Воткни Мэри в землю нож, то, должно быть, кровь брызнула бы маленьким фонтаном.
Перед глазами возникла мама. Ненастоящая, просто сон наяву, как иногда бывает. Мама присела рядом и погладила ее по голове. Ребенком Мэри этого не любила, считала себя слишком взрослой для нежностей. А теперь безумно хотелось, чтобы кто-нибудь погладил ее по голове, только по-настоящему. Мэри почувствовала как из глаз потекли слезы. Совсем немного. Всего лишь пара капель.
– Он близко.
Мэри подскочила от неожиданности. Голос казался знакомым, но и в тоже время чужим, слишком реальным. Рядом никого не было, даже брата. Если Николас сбежал, то нет никаких шансов найти его. Это конец. Мэри встала и огляделась. Лес отличался от того, каким был всего лишь несколько секунд назад, до того, как Мэри моргнула. Или, все же, незаметно уснула. Яркое полуденное Солнце сползло с неба и лес наполнился тенями. Слабый ветер стих. Наступила полная тишина, без шелеста листьев, без хруста веток, без пения птиц. Как духота перед грозой, она предвещала нечто неотвратимое. Из всех возможных звуков, которые должны были быть, Мэри слышала только свое сердцебиение и дыхание.
От топи поднимался густой белый туман. Внутри, высоко над водой, то и дело вспыхивали небольшие яркие огоньки, напоминающие своей формой пламя свечи. Хотя жар, исходящий от земли, только усилился, Мэри стало зябко. Ей снились эти огоньки – неупокоенные души детей, все ждущие, когда кто-нибудь им поможет.
Огоньки вдруг погасли. Также неожиданно, как и появились. Мэри заметила, что туман выбрался из топи, вокруг все стало белым, как зимой.
– Мэри.
Слишком реальный Женский голос ветерком закружил вокруг. Из ниоткуда, из завихрений воздуха над топью, будто бы скинув мантию, появилась женщина. Женщина из снов. Та, кто заботилась о Мэри долгие годы, утешала, когда было плохо и больно, рассказывала сказки и показывала невероятные вещи. Несмотря на густой туман Мэри видела ее отчетливо, как в ясный день. Женщина, как и потерянные души детей, зависла в воздухе. На благородно-белой коже разительно выделялись багровые губы, и, покрытые чем-то таким же багровым, руки. В чистых, как зеркала, глазах отражалось то, во что Мэри очень давно боялась верить. Любовь.
Белокожая женщина плыла над поверхностью воды едва ли касаясь ее пальцами ног, а за ними расходились легкие волны. Кустарник не смел прикасаться к ней и расступился. Деревья склонили свои кроны в стороны. Вся церемония была пропитана загадочным волнующим трепетом. Губы белокожей женщины двигались беззвучно, но голос звучал как гром ночью.
– Лучше вернись домой.
Любой другой человек, должно быть, так бы и сделал. Но не Мэри. Она слишком долго ждала этого. После смерти мамы только с белокожей женщиной Мэри чувствовала себя дома.
– Нет.
Уголки губ женщины приподнялись. Всего лишь на долю секунды. Достаточно, чтобы заметить улыбку. Белокожая женщина приблизилась так близко, что ее светлые волосы упали на лицо Мэри. Пахло цветами и сладкими фруктами, как от духов мамы. А еще пахло железом.
Белокожая женщина прошептала:
– Ты уверена?
– Да.
– Чего ты желаешь?
Желаний у Мэри было много, даже слишком, чтобы выбрать самое важное. Многие были заветными. Многое хотелось изменить и узнать. Но, все же немного подумав, Мэри решила, что есть одно почти неосязаемое желание.
– Хочу быть счастлива.
Белокожая женщина взяла в ладони лицо Мэри и заглянула в душу. В ту замшелую яму, где хранились самые разные чувства и эмоции. Неожиданно они
