или же просто смотрели на танцующих, на белые стены, украшенные гирляндами из цветной бумаги. Килиан пришел поздно, когда программа давно закончилась. Он все еще был на заводе, когда случайно услышал, что в столовой танцуют. Войдя в зал, он направился к буфету. Сначала Килиан попросил рюмку цуйки, которую и выпил, опершись на стойку. Но цуйка показалась ему плохого качества, и он взял пива. Справа был бар, и как продолжение его стояли придвинутые друг к другу столы, на которых лежали бутерброды и холодные закуски. В конце этого импровизированного буфета продавались сладости, пирожные, торты, лимонад, и вот там-то стояла она, обслуживая вместе с другой женщиной, несколько старше ее, редких покупателей. Там же, рядом, был свободный столик, правда, без скатерти и стульев, на нем стояло несколько грязных стаканов и расплывались маленькие лужицы от пролитых напитков. Раздобыв стул, Килиан присел к этому столу. Через некоторое время к ней подошел высокий юноша с густой шапкой черных волос и пригласил ее на танец. Она сняла передник и, оставив подругу одну обслуживать покупателей, пошла танцевать. На ней было простое платье темного, даже мрачноватого цвета, но тонкие, неожиданно гибкие линии девичьей фигуры сразу же бросались в глаза. Она шла не торопясь, с каким-то достоинством переступая стройными ногами, и тело ее едва заметно покачивалось в такт движению. Килиан некоторое время удивленно смотрел на нее, а потом отвернулся и сразу же забыл. Он видел еще несколько раз, как она проходила в сопровождении того же юноши, но почти не обращал на нее внимания, будучи занят чем-то другим. Он действительно забыл про нее и был очень удивлен, когда она вдруг обратилась к нему:

— Ты здесь никого не знаешь? Сидишь и пьешь это жидкое пиво… Тебе грустно? — И тотчас же вторая женщина засмеялась, а вслед за нею и она. Килиан повернулся и некоторое время удивленно глядел на нее. В конце концов ему надоело молча смотреть на смеющуюся девушку и он вежливо улыбнулся. — А ты очень мил! — продолжала она, вызывающе поглядывая на него. — Ты мне что-то очень, очень напоминаешь. Хочешь, скажу, на кого ты похож?

— Я слушаю, — ответил он и кивнул головой, не подозревая, что за этим последует.

— Ты похож, — продолжала она, бросив быстрый взгляд на подругу, — на одну вещь, которая мне была дорога в детстве: на деревянную утку, которую я катала на красных колесиках, такую пеструю и смешную…

Она не закончила фразы, потому что вторая женщина, постарше, с волосами, выкрашенными в неопределенный цвет, расхохоталась, и тогда она, казавшаяся еще подростком, как бы заразившись весельем подруги, тоже засмеялась, продолжая смотреть на него так же вызывающе. Пока Килиан собирался ей что-нибудь ответить, подошел юноша, с которым она танцевала, и снова увел ее. Оставшись один на один с крашеной женщиной, Килиан хотел было что-то сказать, но та вдруг притворилась страшно занятой и напустила на себя такую серьезность, что он предпочел промолчать. Он попросил еще две бутылки пива. Было невыносимо жарко, неподвижный воздух, казалось, плыл какими-то раскаленными слоями, и Килиан испытывал неутолимую жажду, которую недостаточно холодное пиво только разжигало. Он выпил обе бутылки, хотел было заказать цуйки или еще чего-нибудь крепкого, но раздумал и собрался уходить. Как раз в этот момент Франчиска задала ему второй вопрос, столь же неожиданный, как и первый:

— Не хочешь потанцевать? Пригласи меня, и я соглашусь!

И Франчиска сделала левой рукой какой-то неопределенный грациозный жест. Другая женщина удивленно взглянула на нее и вновь непроизвольно расхохоталась. Килиан поднялся с подчеркнутой вежливостью, и она отправилась с ним танцевать, сохраняя на лице выражение милого удивления, словно в то время, пока они танцевали, подлинное ее существо оставалось за буфетом рядом с крашеной женщиной и хохотало до слез.

Выйдя из кабинета фельдшерицы, Килиан, не задерживаясь на заводе, отправился прямо домой и лег, намереваясь проспать до самого утра, чтобы несколькими часами сна восполнить три бессонные ночи, проведенные в беспрерывных заседаниях и за составлением квартального отчета, который затребовали с них дополнительно. Но около половины одиннадцатого его разбудил телефонный звонок. Это был Тома Бикэ, секретарь райкома. Потом не прошло и десяти минут, как позвонила Франчиска.

— Я в аптеке, — сказала она, — жду тебя, спускайся.

Килиан оделся и через несколько минут был внизу, у дежурной аптеки, помещавшейся на углу в том же доме, где он жил и где обычно Франчиска поджидала его. По привычке они направились пешком, обмениваясь на ходу незначительными фразами, к Парку Свободы, туда, где обычно бывали вдвоем с тех пор, как познакомились. Начиналась осень, в парке было немноголюдно. Всего несколько пар сидело, уединившись на скамейках в тени, из-за чего аллеи казались неестественно пустынными. Килиан и Франчиска представляли со стороны самую обычную парочку. Они шли медленно, но нетрудно было заметить, что они направлялись к какому-то определенному месту. На черно-зеленом фоне, освещенном многочисленными неподвижными и холодными фонарями, четко выделялись две фигуры, решительно двигавшиеся по середине аллеи. Килиан, довольно плотный мужчина, был одет в слишком широкий старый дождевик с пелериной, которая хлопала у него на плечах. Франчиска в поношенном плаще, полы которого она придерживала рукой, так что плащ плотно облегал ее чуть-чуть удлиненную фигуру, шла рядом с ним. Они медленно обогнули один из многочисленных маленьких заливчиков, которые образовывало искусственное озеро среди парка, прошли мимо «лебединого замка» (домика, покрытого черепицей, со множеством окон) и вышли к каменному мостику, переброшенному на крохотный островок среди озера, где возвышался минарет. Здесь на расстоянии метра от земли была натянута колючая проволока и висела табличка: «Проход воспрещен!» Франчиска легко переступила через это препятствие, Килиан же зацепился дождевиком за колючки проволоки и стал дергать полу, заставляя подпрыгивать дощечку, на которой было начертано запрещение. Франчиска быстро наклонилась и осторожно отцепила его дождевик.

— Это почти входит в программу наших прогулок, — сказала она, смеясь. — Нужно было бы снять табличку заранее, чтобы не нарушать общественный порядок.

— Скажи, пожалуйста, зачем ты позвонила мне? — спросил он раздраженно. — Я целую неделю пытался встретиться с тобой, и мне никак не удавалось. Сегодня же, когда я решил отоспаться…

Она вновь рассмеялась, сопровождая смех множеством жестов, которые скорее были свойственны девочке, чем женщине.

— Зачем я тебя позвала? — На мгновение она сделалась задумчивой. — Мне бы не нужно было тебе это говорить, пусть бы ты был, каким я хочу… Но я все-таки скажу тебе… — И она опять задумалась на несколько мгновений, хотя и знала заранее, что хочет сказать.

— Какое снисхождение! — произнес Килиан без