Мама же — бесцветная блондинка лет тридцати с безвольным ртом и с узеньким подбородком восьмиклассницы из школы для дефективных, пыталась безуспешно отнять шоколадку у своего сына — мальчика лет восьми. При этом она громко, никого не стесняясь, материлась. Впрочем, чего же было ей стесняться? Тут она была в своей тарелке, тут все вокруг были такими же… Никто и внимания на такой пустяк не обращал. Подумаешь, мама ругает сына… А что матом, так как же иначе разговаривать? Совсем не тот эффект будет…

Иногда мамаша отвлекалась от сына и, обращаясь к мужу, говорила:

— Витя, ну Витя же, дай хлебнуть.

Он, не глядя на нее, отвечал каждый раз одно и то же:

— Отлезь, сука, — но хлебнуть давал…

Эта семейка была типичной для тех, кто заполнил собой салон огромного самолета. Я огляделся вокруг повнимательнее, в надежде найти хоть одно осмысленное лицо. Нет, я убедился только в том, что теперь, после взлета, достала бутылки и стала пить вторая половина пассажиров…

Через час самолет был пьян весь. Опытные в таких делах стюардессы удалились в другую часть самолета, и салон окончательно приобрел вид пиратского корабля после успешной операции.

Когда говорят «новые русские» — это звучит загадочно и таинственно. Что-то неясное в тумане. Теперь же они были во плоти вокруг меня — пили, орали, сквернословили и даже пытались плясать в проходе между креслами. Сначала я испугался — мне показалось, что самолет может развалиться. Но они ведь летают почти каждый день, сказал я себе. Наверное, самолет выдерживает такие рейсы…

По салону плавал сизый плотный сигаретный дым, все кашляли, но не обращали на это внимания. Молодые и старые в восторге скакали с бутылками по самолету. Еще бы, тут была свобода! Они летели отдыхать! Тут не было налогового инспектора, не было рэкетиров или конкурентов, что одно и то же, не было даже участкового… Судя по лицам пассажиров, они не представляли себе, где эта Испания находится, что это такое… Они знали только, что это стоит много «баксов» и что они могут эти баксы заплатить.

А сознание это для человека, всю жизнь жившего в вонючей коммуналке и продававшего на толкучке краденые кальсоны, умопомрачительно. Когда ты точно знаешь про себя, что ты — малограмотный мелкий жулик, и толком штаны застегнуть не умеешь, и вдруг на волне «перестройки» стал хозяином какого-то дела — это может помрачить твой рассудок. И ты действительно купишь себе сотовый телефон с антенной, хоть тебе и не с кем по нему разговаривать, и начнешь пить из горлышка сладкий ликер… Это можно понять.

Я немножко жалел их бедных детей, которые сидели в сплошном табачном дыму и привычно слушали мат, но потом посмотрел на этих детей с бледными лицами и бесцветными глазами убийц, и перестал жалеть и их… Тут не о ком было сожалеть…

«Ничего, — сказал себе я. — Скоро прилетим, а там поселимся в гостинице с толстыми стенами и все. Они — сами по себе, а я — сам по себе. У них будет своя Испания — с водкой и компьютерными играми, а у меня — своя. С Дон-Кихотом и Одиссеем, плывущим по волнам Средиземного моря».

— Федя, давай еще выпьем, — тормошил мой сосед своего товарища. — Что ты не пьешь, скотина? В Испанию летим, понимаешь. Давай, по грамулечке.

Витя, сосед, муж и отец, все еще не мог расстаться со своей телефонной трубкой, и все держал ее в потной руке, бессмысленно тараща черные мутные глаза. Ликер он почти допил.

«И как ему не противно выпить целую бутыль этого приторного дамского напитка?» — подумал я. Напарник его по имени Федя сидел в соседнем ряду, держал в руках бутылку коньяка и отхлебывал от нее. Витя пытался с ним говорить, но тот отвечал односложно. Пил он неохотно, понемногу.

— Хочешь? — внезапно обратился ко мне Витя, протягивая бутылку ликера через проход. — Вот, — погрустнев сказал он, когда я наотрез отказался, и кивнул в сторону Феди. — Он тоже отказывается. Свое, говорит, пью… Ну и пусть. Он вообще непьющий. И хорошо, — ему в голову пришла внезапная мысль. — Вот приедем на место, тачку возьмем и кататься будем. По морю… То есть по берегу… Вот Федька нас возить и станет, раз он все равно трезвый. Правда? — повернулся он к своей жене. — Да не спи, Люська. Правда, говорю?

Рот Люськи уже стал слюнявым и уголки накрашенных губ опустились еще ниже. То ли она была пьяна, то ли это было ее обычное состояние. Витин сын, мальчик с глазами убийцы, сидел нахохлившись и не обращал на папу внимания. Самому же Вите требовалось общество.

— Возьмем машину обязательно, — продолжал он, как бы размышляя. — Тачку… Тачку под жопу. Люблю, чтоб тачка под жопой была. Правда, Федька?

Тут я обратил внимание на Федю. Это был здоровяк лет двадцати семи, роста под два метра и с широченными плечами. И он действительно, как сказал Витя про него, был абсолютно трезв. В руках его была почти пустая бутылка с коньяком, из которой он периодически прихлебывал, но глаза парня были ясные, трезвые и равнодушные.

— Ну и силища у вас, — сказал я ему, улыбаясь. — Почти бутылку выпили, а ни в одном глазу. Спортсмен, наверное?

Федя посмотрел на меня косым взглядом и ничего не ответил. Зато Витя захохотал:

— Во даешь, мужик… Спортсмен… Во даешь… Он спортсмен, Федька-то…

Потом Витя постепенно «отрубился» и заснул, пуская пузыри. Жена его таращилась в потолок, а сын играл в какую-то электронную игру, не отрываясь. Федя же так и остался сидеть среди всеобщего шума и криков — спокойный и равнодушный ко всему.

Испания встретила нас жарой и духотой. И вновь, уже после таможенного и пограничного контроля, я понял, что попал не вполне туда, куда ожидал. У выхода из аэровокзала стояли автоматчики…

После Англии, где по ночам ходят невооруженные полицейские, часто женщины, это шокировало. Трое серьезных молодых мужчин в зеленой форме и с автоматами наперевес — это зрелище для западной страны, скажу я вам.

Над ними, на стеклянных дверях висел большой плакат с фотографиями неких небритых личностей. «Данджероса-террориста» — было написано на плакате большими красными буквами… Опасные террористы… М-да…

Впрочем, я скоро забыл об этом, потому что нас посадили в туристский автобус и повезли в отель на берегу моря.

Мы объехали Барселону кружным путем и помчались по