Шрифт:
Закладка:
Однако историческая наука не остается в стороне от новых веяний. Под влиянием визуальной культуры:
1) формируются новые направления исторических исследований (например, визуальная антропология; визуальная история; исторические реконструкции);
2) за счет включения сюжетов из истории повседневности, исторической памяти, общественного сознания расширяется проблемно-тематическое поле, что, с одной стороны, связано с реконструкцией и интерпретацией образов, а с другой – предполагает апеллирование к визуально воспринимаемой реальности;
3) происходит постепенное изменение языка исторической науки и его понятийного аппарата, где все более широкое применение находят слова и термины, отражающие различные варианты визуализации («портрет», «образ», «облик», «ландшафт» и проч.);
4) приобретают популярность новые методологические концепты (теория видения и визуального; концепт «образа»);
5) происходит расширение источниковой базы исторических исследований за счет привлечения фото-, аудиовизуальных, изобразительных источников;
6) получают развитие нетрадиционные методы и технологии исторического исследования (метод наблюдения, технологии анализа визуальной исторической информации);
7) изменяются традиционные способы репрезентации результатов исторического исследования. В частности, появляются мультимедиа-публикации[5], документально-исторические фильмы, этнокино и проч.
Каждый из отмеченных выше аспектов нуждается в тщательном изучении с выходом на новое понимание задач и методов истории как науки. В данной главе мы остановимся на некоторых из них, в частности на методологических и методических проблемах визуализации исторического знания.
* * *
Наиболее очевидным проявлением визуального поворота в исторической науке стало стремительное развитие визуальной антропологии, которая, по мнению В. М. Магидова, превращается в одну из фундаментальных научных отраслей, объединяя культурологов, социологов, историков, философов и задавая определенный тренд в способах познания культуры и общества[6]. В СССР интерес к данному направлению проявился в 1970-е гг., в зарубежной науке первые визуально-антропологические исследования были предприняты еще раньше – в 1920-е гг.
Первоначально под визуальной антропологией понимали этнографическое документирование средствами фото- и киносъемки. На этих позициях до сих пор находится Центр визуальной антропологии при Московском государственном университете, начавший свою деятельность в 1991 г. (рук. Е. В. Александров)[7]. Однако довольно скоро рамки дисциплины стали восприниматься значительно шире, в контексте не столько этнографического, сколько общефилософского дискурса. В таком, более широком, смысле склонны трактовать визуальную антропологию в созданном Н. И. Басовской Центре визуальной антропологии и эгоистории Российского государственного гуманитарного университета[8]. Большой интерес к развитию визуальной антропологии сегодня проявляют культурологи, хотя они, в частности К. Э. Разлогов, склонны рассматривать визуальную антропологию еще более широко – в контексте «культурной антропологии»[9].
Жизненный потенциал визуальной антропологии, рост интереса научной общественности к ее проблемам находят свое выражение в активной регионализации: наблюдается устойчивый рост числа центров и лабораторий визуальной антропологии, которые создаются не только в столицах, но и в различных регионах России (Новосибирск, Омск, Пермь, Чебоксары и др.)[10].
К сфере визуальной антропологии относятся также научные практики, основанные на анализе разнообразных изобразительных источников, среди которых важное место занимают фото- и кинодокументы. Развитие нового направления связано с постановкой и решением целого ряда методологических проблем, в том числе с разработкой понятийного аппарата и обоснованием критериев анализа информации, полученной в ходе визуально-антропологических исследований[11].
Помимо новых методологических подходов, в рамках визуальной антропологии складывается своя методическая база, которая также существенно отличается от традиционных исследовательских практик. Она включает прежде всего особые методы документирования визуальной информации (видео- и фотосъемка), которые рассматриваются в контексте фиксации и интерпретации реальности через объектив кинокамеры[12].
Новые формы визуальной антропологии широко представлены на Российском фестивале антропологических фильмов, президентом которого является член-корреспондент РАН А. В. Головнев[13]. Используя в качестве основного инструмента визуальных репрезентаций образы, киноантропологи создают принципиально новый, сложно структурированный документ, который можно рассматривать и как научный текст, и как источник, созданный исследователем. И это ставит перед зрителем/читателем новые проблемы: при использовании этнокино в качестве научного текста/источника мы имеем дело с двойной субъективацией информации, поскольку оно создается по законам киножанра, т. е. оперирует образами, и одновременно является отражением авторской позиции. Однако, как справедливо отмечает Я. Панакова, визуальность не обладает явностью текста[14]. Потребовались столетия, прежде чем историки признали факт «одушевленности» исторического источника и разработали адекватные методы анализа, позволяющие максимально объективировать содержание письменных исторических документов. Интерпретация образа с художественной и научной точек зрения – задача новая и трудновыполнимая. Между тем, современные темпы развития науки практически не оставляют времени для решения этой методической проблемы по отношению к визуальным документам.
Утверждение, что в рамках визуальной антропологии происходит становление нового направления – визуальной истории, – подкрепляется появлением содержательных сборников статей и монографий[15], авторы которых успешно расширяют предметное поле отечественной исторической науки[16]. Особенно плодотворны в этом отношении исследования, ориентированные на изучение визуальности, используемой в пропаганде, агитации, рекламе, архитектуре и других общественных практиках прошлого[17]. Они свидетельствуют о новом этапе эволюции исторической науки, где визуальные источники и технологии играют все большую роль, а внимание исследователей сосредоточено на проблемах исторической визуальности, методах прочтения и интерпретации визуальных репрезентаций.
В качестве самостоятельной научной задачи выделяется запрос на визуализацию прошлого с использованием новых методов реконструкций, прежде всего виртуальных и игровых. Весьма популярными становятся 3D-реконструкции. Одним из первых опытов подобных исследовательских практик был проект виртуальной реконструкции Страстного монастыря, реализованный в МГУ в 2014–2015 гг.[18] Монастырь был построен в 1649 г., его несколько раз перестраивали в XVIII и XIX вв.; он пережил наполеоновское нашествие, менял свой архитектурный облик и социальное значение, после пожара 1812 г. был отстроен заново. В 1919 г. монастырь упразднили, а в 1937 г. все его здания снесли. Авторы проекта поставили перед собой задачу виртуальной реконструкции Страстного монастыря с окружающим его историко-архитектурным ансамблем на нескольких временных срезах (с середины XVII в. до середины 1930-х гг.). Ими были использованы методы компьютерного моделирования, привлечен комплекс архивных источников: чертежи, планы, описи строений монастыря, делопроизводственная документация, фотографии XIX – начала XX в., гравюры и др. Результат реконструкции доступен на сайте проекта[19]. Проект можно рассматривать в качестве примера визуальной истории, поскольку данное исследование 1) имеет целью визуальную реконструкцию не просто архитектурного объекта, но и исторической среды; 2) опирается преимущественно на изобразительные источники; 3) использует технологии визуального анализа и 4) содержит визуализированный результат, представленный в виде 3D-инсталляций, планов и видеороликов.
Отражением визуального поворота является реализация федерального проекта по созданию в разных городах исторического парка «Россия – моя история», главным объектом которых стали не музейные