Е. В. Сильверсван

МОЕ ДЕТСТВО В ДОМЕ ТРЕТЬЯКОВЫХ

Мне сейчас семьдесят два года, и так случилось, что я с самого рождения в течение всей моей жизни был непрерывно связан сначала с домом братьев Третьяковых в Лаврушинском переулке, а потом и с Третьяковской галереей.

Мой отец - Андрей Осипович Мудрогель - был крепостным крестьянином села Толмачи, Звенигородского уезда, Киевской губернии. После освобождения от крепостной зависимости в 1861 году он покинул свою родину и в поисках работы приехал в Москву. Здесь он случайно попал на работу в дом братьев Третьяковых и прослужил у Павла

Михайловича Третьякова двадцать лет - до своей смерти в 1880 году.

Дом Третьяковых тогда еще не имел никаких пристроек. Это был старинный дворянский особняк, переживший нашествие французов на Москву. При доме был большой, чудесный сад. В центральном дворе, при входе в музей, росли тогда высокие вековые деревья - тополя, липы и дубы. В саду были цветы - прекрасные розы, махровые пионы и сирень, а также яблони с китайскими яблочками. За этими яблочками мы, ребята - дети служащих у Третьякова, - иногда охотились, за что нам и попадало от наших родителей. Цветы нашего сада изобразил художник Максимов в ряде этюдов. [2]

Весь верхний этаж дома был занят жилыми комнатами семьи Третьяковых, а в нижнем этаже помещалась их торговая контора, и здесь же были три комнаты лично Павла Михайловича Третьякова - основателя галереи. Сначала оба брата - Павел и Сергей - жили вместе в этом доме, но, когда Сергей Михайлович женился, он переехал из лаврушинского дома в свой новый дом на Пречистенском бульваре, а Павел Михайлович остался со своей семьей в старом доме. [3]

Отец мой сначала не имел определенной работы по дому. Он делал «что укажут». Третьяковы скоро оценили его, и Павел Михайлович стал поручать ему приемку картин, оформление и развеску их и уход за ними в только что возникшей тогда галерее. К этому времени относится и начало сильного увлечения Третьякова собирательством картин. Теперь он мог покупать и большие картины, потому что весь обширный дом был в его полном распоряжении.

Сам Павел Михайлович тогда был еще молодым человеком и только что начал собирать картины. В 1856 году им была приобретена первая картина художника Шильдера «Искушение», [4] и этот год считается теперь годом основания Третьяковской галереи. Картин у него еще было мало. До этого Павел Михайлович собирал только рисунки, акварели, гравюры [5] и хранил их в шкафах и столах своей комнаты, спасая их от выгорания. С покупкой же картин нужно было подбирать рамы, устраивать штанги. Картины требовали развески и ухода. И мой отец мало-помалу становится первым ответственным работником галереи.

Помнить себя я начал рано, с трех-четырех лет. Мне вспоминается большой двор перед домом: двор выстлан камнем, отгорожен решетчатым забором от улицы и от сада. На дворе и в саду всегда тихо, просторно, красиво. Какие-то люди проходят по двору в дом - в ту дверь, где висела маленькая вывесочка: «Контора». Изредка отворяются парадные двери - они помещались на том месте, где теперь главный вход в галерею. Из дома выходили нарядные люди, кучер подавал им коляску, запряженную парой лошадей.

По утрам во двор въезжали ломовые извозчики, привозили кипы льняных товаров, сгружали их в амбары, расположенные в углу двора. Эти товары доставлялись из Костромы, где у Третьяковых была большая мануфактурная фабрика. Товары из амбара развозились по магазинам Москвы.

Этот район - Замоскворецкий, - где находился дом Третьяковых, был купеческий, - галерея была окружена небольшими купеческими особняками с такими же прекрасными садами, как и у нас. И жизнь была тогда в Замоскворечье особая, не похожая на столичную. Я еще застал и хорошо помню вблизи галереи на Болотной площади базары, где торговали зерном. На эти базары съезжались не только из окрестностей Москвы, но и из дальних мест. Приезжали на волах с Украины и жили в течение нескольких дней на самом базаре с волами, которых тут же пасли по берегу водоотводного канала. Совсем было похоже на провинцию. Мой отец любил ходить на эти базары, искать своих сородичей с Украины, и часто брал меня с собой. Вечером, когда отец кончал работу, за чайком он рассказывал моей матери, что делалось в доме

Третьяковых, что сказал, что сделал Павел Михайлович. Самого Павла Михайловича называли строгим, «неулыбой», потому что он никогда не только не смеялся, но даже не улыбался.

Он никогда не пил вина, не водил компании с теми, кто не прочь был выпить, и особенно не любил, если пили его служащие. Если замечал, что кто-нибудь из служащих имеет слабость к алкоголю, он сейчас призывал его к себе в кабинет и предупреждал: «Если я еще раз замечу вас пьяным, я вас уволю».

И иногда, действительно, увольнял.

Зато к тем, кто хорошо работал, Третьяков относился с полным доброжелательством. Щедро помогал, когда случалась в семье беда. Моего отца он, по-видимому, ценил высоко, потому что всецело доверил ему свое «самое дорогое», как он иногда называл картины.

Семья Третьяковых в те годы жила внешне так же, как и другие купеческие семьи Замоскворечья. Отец братьев Третьяковых был человек малограмотный, а мать и совсем неграмотная. [6] Отец не дал братьям Третьяковым никакого образования [7]. Павел Михайлович не был ни в каком учебном заведении и всю культурность добыл уже сам, самоучкой и самовоспитанием, а также ежегодными поездками по Европе.

Служащих у Третьяковых было много: няни, кухарки, горничные, прачка, кучер, портниха, сторожа, конторщики в конторе, приказчики в амбаре, бухгалтер. Служили обычно подолгу, - так, прачка Степанида Захаровна поступила к Третьяковым, когда Павел Михайлович был еще совсем маленький. Она потом много рассказывала мне о его раннем детстве. Она уже жила у Третьяковых на покое. Кормили служащих хорошо, потому что я не помню ни одной жалобы на хозяйскую пищу, а жили они во флигеле во дворе. Домашняя прислуга получала пищу от поваров, из кухни семьи Третьяковых. В доме очень строго соблюдались праздники, и Павел Михайлович постоянно следил, чтобы его служащие ходили в церковь. По окончании обедни служащие становились у дверей и всячески старались попасться на глаза хозяину: «Я, дескать, был сегодня в церкви». Случалось, что хозяин говорил потом кому-нибудь:

- А вы сегодня в церкви не были. Это нехорошо. Скажите-ка, почему не были?

Каждое лето семья Третьяковых уезжала на