раз, сто раз, неточность, ошибка приобретает силу истины. Некоторые из них были легко опровергнуты, и неоднократно. Таков случай колеблющегося эха споров, которые предшествовали или последовали за смертью Робеспьера: многие люди в 1794 г. искренне верили, что он стремился стать королём, или что под внешним аскетизмом он скрывал распутную жизнь; кто мог бы всё ещё утверждать подобное? Однако, политическое и моральное "чудовище" всплывает вновь, в частности, в медицинской версии, которая приравнивает его к психопату... Другие страницы ещё сложнее для написания. Историк - зачастую заложник рассказов и оценок, всегда не доказанных; многократно повторяемые, иногда перенесённые в театр или на экран, они воплощаются в образах, которые часто придают им силу наглядности. Это факты, это интерпретации, которые, в результате тщательной проверки, всё-таки оказываются иногда неверными.

Историк ещё сильнее скован вопросами, предположениями, которые он редко думает отбросить: они выглядят такими естественными, такими очевидными. Так, не стоит ли спросить себя, почему, больше, чем в отношении других, биографии Робеспьера останавливаются на психологическом анализе? Речь идёт не о том, чтобы его совсем исключить, а о том является ли такой вопрос нейтральным, нет ли в нём наследия тех самых времён Революции, не больше ли в нём чувств, чем, быть может, ответов, которые можно оттуда вынести. И это настойчивое внимание к человеку Террора, этот терпеливый поиск признаков его формирования, вплоть до жизни сироты, адвоката, члена Учредительного собрания, - как будто Робеспьер родился членом Конвента, - не составляет ли оно так же проблему?

Итак, вернёмся к источникам, проверим и восстановим факты, не пытаясь затушевать пробелы в знаниях, видоизменим вопросы, пересмотрим интерпретации. Основное из произведений, речей и писем Робеспьера было собрано в одиннадцати томах его "Собрания сочинений", терпеливо публиковавшемся с начала XX века; они составляют одну из баз этой работы. Чтобы предложить другой взгляд, я хотел бы, наряду с этим, обновить, насколько возможно, существующий биографический материал, и уделить важное место изучению и чтению оригиналов, сохранившихся в архивах, библиотеках или частных коллекциях. Обращение к источникам, прежде всего, позволяет проверить издание и при необходимости его скорректировать; оно также позволяет его дополнить, обогатить множеством новых документов. Некоторые из них известны, но ещё не изучены; нужно ли напоминать об открытии его "черновиков" в публичных коллекциях в 2011 г. при поддержке подписки, инициированной Обществом робеспьеристских исследований? Многие другие неизданные и драгоценные свидетельства могли быть вовлечены в научный оборот. В совокупности, они позволяют исправить волнующие легенды об ученике коллежа Людовика Великого и об аррасском адвокате: нет, Робеспьер не поздравлял короля при его возвращении с коронации; нет, он не был проклятым адвокатом, изгнанным из рядов аррасского общества... С новыми аргументами, они позволяют также иное прочтение "Собрания сочинений" и пересмотр пути Робеспьера в Революции: его позиций в отношении территориальных аннексий, его участия в революционном правительстве, его концепции "террора", его так называемой "диктатуры".

Но поднять источники недостаточно. Я хотел их использовать, иногда избегая способов прочтения, навязанных, начиная с самой Революции. Выбор был сделан в пользу того, чтобы не пренебрегать парижскими и аррасскими годами студента, адвоката и академика, столь мало известными, столь обременёнными легендами, которые тоже формируют оратора; чтобы вернуть пути члена Учредительного собрания (1789-1791) всю его важность при создании репутации личности, но также и при её обличении. Выбор был сделан в пользу того, чтобы не искать у ребёнка, у адвоката, у члена Учредительного собрания или якобинца 1791 и 1792 гг. грозные черты депутата Конвента 1794 г., но воссоздать логическую последовательность позиций, речей и дел. Выбор был также сделан в пользу того, чтобы уделить значительное внимание как благоприятным, так и враждебным свидетельствам современников событий, таким образом, чтобы изучить странное многообразие взглядов, касающихся Робеспьера; они принимались за человека, создававшего себя, отчасти, в сравнении с ними, и они способствовали созданию легенды о нём.

Таким образом, речь не идёт ни о защите, ни об обвинении. Оставляя в стороне все восхваления и все обличения, речь ведётся о том, чтобы отвергнуть чёрную и золотую легенду, дабы очистить портрет человека XVIII века в разные годы его жизни. Для понимания оригинальности Робеспьера и его противоречивого места в национальной памяти, было отдано предпочтение двум способам прочтения. Первый ставит вопрос о влиянии культуры адвоката-литератора на его жизненный путь. Его опыты в качестве академика и адвоката знаменитых дел сформировали его голос и его почерк, поощрили его вкус к противостоянию, выковали его восприятие, определили его отношение к праву. Безусловно, с 1789 г. Робеспьер становится революционером, и его техника, его восприятие, его идеи не прекращают эволюционировать в последующие годы. Тем не менее, его жизнь - это жизнь автора и оратора, который, начиная со времён старого порядка, понял исключительную силу слов и риторики для воздействия на общественное мнение; это жизнь человека, уверенного в том, что, чтобы убедить, заставить принять свои идеи, нужно подкрепить аргументы своим красноречием и своим добродетельным образом; это жизнь адвоката, затем патриота, который предстаёт врагом предрассудков, чувствительным к участи униженных, привязанным к законам, подчиняющимся правилам естественного права.

История Робеспьера - это также история популярности и незаурядного авторитета, сложной концепции народа, демократии, Революции или общественной добродетели, которые до сих пор возбуждают споры, так как и они стали теперь частью мифа. Без возвращения к посмертному созданию этого последнего, исключительность Робеспьера может вызвать вопросы. Безусловно, его путь похож на другие пути: на путь Петиона во времена Учредительного собрания; на путь Дантона во времена Законодательного собрания и на первом этапе Конвента; на путь Бийо-Варенна во II году. И всё же, Робеспьер - исключение, и не только потому, что другие написали его легенду после его казни. С помощью своих политических шагов, своих речей, своего поведения человек также создал свой собственный миф и привлёк к себе удивительно противоречивые взгляды, задолго до эпохи Конвента. Разве не его обличают как кровожадное "чудовище" с весны 1790 г., когда политические противоречия ещё далеки от гражданской войны, когда многие надеются в ближайшее время закончить Революцию в согласии с королём? Разве не его подозревают в стремлении к диктатуре или к королевской власти на следующий день после неудачного бегства Людовика XVI? С другой стороны, свидетельства сообщают об энтузиазме и эмоциях, возбуждённых его речами, слезах его слушателей, об абсолютном доверии, которое некоторые возлагают на него. Начиная со времён Учредительного собрания, Робеспьер не был обычным депутатом; он притягивал к себе взгляды сильнее, чем другие, становился объектом живых