Шрифт:
Закладка:
В тени под корнями дуба что-то зашевелилось. Сперва можно было подумать, что это водяная крыса или мышь; но потом, если бы вы замерли на месте и ждали достаточно долго (ведь маленький народец обычно чувствует приближение человека), вам посчастливилось бы увидеть Мéума. Он осторожно выглянул из-за корня, озираясь по сторонам и прислушиваясь.
Выше по течению ручья, в серебристом ивняке, вертелась синичка, маленькая красивая пичужка, оперение которой местами было окрашено в такой же цвет небесной лазури, как и лоскут чистого весеннего неба над ней.
– Синь-сини, синь-сини, синь-сини! – пела она.
Для Меума эта песенка означала: «Всё спокойно». Маленький человечек, словно мышь, выбежал на разноцветную галечную отмель.
Вы должны знать, что Меум и его собратья были (насколько мне известно) последними гномами, оставшимися в Англии. Это удивительно, но Меум был очень похож на гномов из сказок, вплоть до остроконечной кожаной шляпы-колпака и длинной бороды. На нём были короткая курточка и жилет из мышиной кожи, пояс из полоски змеиной кожи, бриджи из кротовой кожи, подвязанные ниже коленей, а вот туфель и чулок он не носил. В них не было надобности, ведь гномы – волосатый народец; летом они порой и вовсе обходятся без одежды. Их тела, в отличие от наших, покрыты густыми волосами до самых пят; что же до туфель, то могу сказать одно: если бы вы с самого рождения не носили никакой обуви, то они бы и вам не понадобились. На поясе у гнома висел охотничий нож из кованого железа, сделанный из обломка дверной петли, который он нашёл в ручье.
Синичка-лазоревка по прозвищу Синепуговка вспорхнула на нижнюю ветку ивы, нависавшую над заводью, и стала наблюдать за гномом, тараща на него свои глаза-бусинки.
– А, Синепуговка! Рад тебя видеть. Как прошла зима?
– Так себе, – грустно ответила синичка, усевшись на ветке среди мягких ивовых почек.
Прежде чем продолжить, должен сказать вам, что, конечно, звери и птицы не говорили с гномами на нашем языке. Они говорили на своём наречии, которое гномы понимали. Разумеется, в этой книге я переложил их разговоры на наш язык, иначе вы бы не разобрали, о чём они толкуют.
– А твой муж, Синепуговка, как он?
Синица опустила голову и ничего не ответила.
– Ох, мне так жаль, Синепуговка, так жаль, – посочувствовал Меум. – Я знаю, зима была ужасной, одной из самых тяжёлых за всё время, что мы живём у ручья… Бедная, бедная Синепуговка. Но не печалься, – добавил он, – снова пришла весна… Подумай только: теперь еды будет вдоволь, больше никаких морозов и… и… тебе следует найти себе нового мужа. Ведь у тебя остались детки.
Но Синепуговка была безутешна и так сильно удручена горем, что не могла больше оставаться с гномом и улетела.
Меум уселся на солнышке. Галька была тёплой, а жилет из мышиной кожи надоел гному, поэтому Меум снял и повесил его на старый сухой стебель кокóрыша, который рос на берегу поблизости.
Маленькое красное лицо гнома, цвéта старой ягоды шиповника, было сморщенным и покрытым складками, словно обезьянья ладонь. Его борода была почти седой и свисала едва ли не до пояса. Крошечные ладони с грязными ногтями напоминали лапки крота, хотя и были меньше. Руки у гномов весьма длинные для их роста, они выглядят длиннее по сравнению с туловищем, чем у людей. У Меума были длинные заострённые уши, покрытые серебристыми волосками. Посидев на камнях пару минут, он вполоборота развернулся к корням дуба.
– Эй, вы! Тут, на солнышке, так чудесно… Просыпайтесь, снова пришла весна!
Тут же появились ещё два гнома; один, Тысячелист, протирал глаза, а второй, Вьюнок, щурился на ярком солнце. Тысячелист, самый младший, был пониже Меума и носил такую же курточку из мышиной кожи и бриджи из кожи крота, но у него не было бороды, что очень необычно для гнома. По какой-то никому не понятной причине (говоря «никому», я имею в виду не людей вроде нас с вами, а зверей, птиц и вообще всех, кто обитает на берегах ручья) у Тысячелиста никогда не было никакой растительности на лице. И не потому, что он брился, – ни одному гному это даже в голову не придёт, ведь борода согревает в зимнюю стужу. Как я уже сказал, никто не знал, почему у Тысячелиста никогда не было бороды, даже он сам. Но его круглое маленькое лицо было таким же красным и морщинистым, как и у Меума, и в каком-то смысле он выглядел старше, потому что потерял почти все зубы, а делать искусственные вставные зубы гномы не умеют.
Вьюнок, самый старший и самый мудрый из троих гномов, был ниже всех ростом и прихрамывал – из-за своей деревянной ноги. Это было очень хитроумное приспособление: Вьюнок взял чашечку жёлудя, куда прекрасно входила культя, проделал в ней отверстие, а в это отверстие вставил и надёжно закрепил прочную ветку боярышника. Однако нога постоянно изнашивалась, и летом бедному Вьюнку каждый месяц приходилось делать себе новую. Борода у него была – просто загляденье: она опускалась ниже пояса, почти до коленей, и оставалась бы белоснежной, если бы гном не окрашивал её отваром из кожуры грецких орехов, ведь белая борода привлекает внимание, а это никуда не годилось. Гномы всегда были скрытными, а в наши дни скрытность стала для них особенно важна, ведь если бы люди обнаружили гнома, спокойной жизни маленького народца пришёл бы конец. Как эти маленькие человечки вообще дожили до наших дней, остаётся загадкой, потому что, хотя они и обитали в деревенской глуши, безлюдными эти места не были, – настолько безлюдными, насколько безлюдными являются некоторые области Девона и Корнуолла[3], а ведь там, насколько я знаю, уже не осталось ни одного гнома, хотя, полагаю, их всё ещё можно найти в некоторых районах Ирландии.
Вероятно, причина заключается в том, что ни одному здравомыслящему человеку (как и подавляющему большинству безрассудных людей) не пришло бы в голову искать гномов в Уорикшире – графстве, вдоль и поперёк изрезанном дорогами и железнодорожными путями, с множеством городов и посёлков.
В отличие от двух своих собратьев, Вьюнок носил плащ и бриджи из кожи летучей мыши, причём мышиные уши на шкурке остались нетронутыми, и из этой части шкурки был сшит капюшон. В холодную
