Марал уже еле тянул, прислонялся к попутным березам. Подолгу стоял, умирал, а думал, как жить. И жизнь рисовалась ему лужайкой, покрытой сладчайшим, хмельным и мясистым маральим корнем. Жизнь завлекала его трубным голосом — приглашением к бою. Мерещилась победа над всеми маралами-рогачами. И слышался хряст побежденных рогов.

Маральи глаза лиловели от мечтания. Он вскидывал морду с сосулями на бороде и пытался трубить, но слабая глотка сипела, не сдуть было даже снежинки с ноздрей.

Он мог бы упасть, прислонялся к березе, потом отталкивался от ее ствола и брел. Он думал теперь о Пищухином сене. Вся жизнь его — битвы, победы, игра и лужайка маральего корня — сошлась на малой крысиной копешке. Он крысу не знал, не видал, был гордый, охочий до драки. Теперь, чтобы жить, он волокся в кедровую гриву — к единственной в мире еде. Ее заготовила крыса Пищуха, рабочая сила тайги.

…В кедровнике не было слышно бурана. Открыто чернели подножия деревьев. Марал наклонился к земле и сразу учуял, хватнул губами траву, неувядшее сено. Он поднял копешку и медленно, долго счастливо жевал. А после лизал языком на снегу слетевшие пухом сенинки. И двигался дальше, отыскивал новые склады сена под кедрами и насыщался пахнущим летом и жизнью крысиным запасом.

Пищухи сидели без звука по норам. Быть может, они огорчались пропажей добра и дрожали коротенькими хвостами.

А скорее всего, они были рады спасению гордого зверя Марала. Они исполняли единый для зверя и для зверюшки таежный закон: помогали в беде собрату.