Шрифт:
Закладка:
– Места все заняты, – хмуро сказал проводник. – Зайцев не вожу.
Степан было заколебался: правильно ли поступает? Но тут подошел посланный Ахмедом боец, шепнувший: «Ничего не нашли. У вас, должно быть». Степана бросило в жар. «Ну гляди, брат, – мелькнула мысль, – держи экзамен!» Он так подозрительно посмотрел на двух ученых, ехавших в первом купе, что те невольно смутились.
В следующем купе ехал известный артист с женой и ребенком. Он играл с малышом, а тот лез ручонкой к банке с вареньем. «А что, если сценка разыгрывается напоказ, чтобы усыпить мою бдительность?» – подумал Степан, и ему стало стыдно. Так, черт возьми, каждого начнешь подозревать…
Постучавшись, Степан уже спокойно открыл третье купе. У окна сидела молодая женщина в сером костюме. Откинувшись на спинку дивана, она курила длинную тонкую папиросу.
– Вы одна в купе?
– Сейчас одна, как видите, – усмехнулась она. – Приятельница сошла в Хачмасе купить яблок и, видимо, отстала.
– Они сразу же сообщили, – вмешался проводник. – Сошедшей женщины билетик у меня остался. Я начальнику поезда доложил.
– Значит, это ее вещи? – указал Степан на два объемистых чемодана.
– Нет, мои. Ее – в багажнике.
– Да вы не сомневайтесь, – заговорил опять проводник. – В Ростове мы можем снять вещички.
– Зачем же снимать? Я довезу. Мы в Москве соседи.
Степан собрался уходить, но в это время женщина потянулась за сумочкой, открыла ее. Мелькнул маленький граненый флакончик. Степан тотчас узнал: духи марки «Коти» – французская контрабанда.
«Спокойнее! – одернул себя Степан. – Духи можно купить на базаре». И все же было что-то в этой дамочке настораживающее: то ли подчеркнуто-равнодушная манера держаться, то ли тот лоск, который, как заметил Степан, отличает людей непростого происхождения.
Колебался он секунду, потом решительно выпрямился и отрывисто сказал:
– Прошу открыть чемодан.
– Вы что, товарищ уполномоченный, шутите? – воскликнула она. – Это самоуправство! Я буду жаловаться!
– Не надо нервничать, – усмехнулся Степан. Теперь он был уверен, что попал в точку.
Пригласив понятых из соседнего купе, Степан открыл первый чемодан. Он был набит отрезами темно-синего бостона.
– Английский! – ахнул проводник.
Во втором чемодане оказались шарфы, мотки французского шелка, иранская лак-кожа и, между прочим, те же самые духи «Коти»…
Чемоданы «подруги» тоже были заполнены исключительно контрабандными товарами, а под двойным дном лежали перемотанные фильдеперсовыми чулками дамские золотые часы – их оказалось ровно шестьдесят штук.
– Теперь все, джан, – сказал Ахмед, пришедший на помощь. – Давай писать акт.
– Разрешите мне выйти в туалет? – нервно попросила женщина.
– Повременить придется, любезная, – отозвался Ахмед. – Скоро станция. Там сойдем.
– Я не могу ждать, – капризно потребовала дама.
Степан глянул в окно. Поезд проходил мимо разъезда. До ближайшей станции было по крайней мере полчаса.
– Неудобно как-то, – шепнул он Ахмеду, – Женщина все-таки…
Ахмед заколебался.
– Ладно, джан, пусть идет. Проводи-ка дамочку, – приказал он бойцу.
Прошло минут десять, когда Ахмед, писавший перечень конфискованных вещей, внезапно воскликнул:
– Где же она, шайтан дери?
Они выглянули в коридор. У туалета стоял боец и что есть силы колотил в дверь.
– Не отзывается, – сказал он.
– Взломать! – распорядился Умерджан.
Дверь затрещала под ударами. Замок щелкнул и отскочил. Туалет был пуст. В открытое окно врывался ветер.
– Знала, что делала, – пробормотал Ахмед. – Перевал. Тихо ехали…
Степан выглянул в окно. Поезд, набирая скорость, мчался под уклон. Впереди маячил тоннель. Прыгать было уже нельзя.
Глава 3
По небу плыли низкие облака. Быстро темнело. На берег наползал липкий туман.
Степан нечаянно прикоснулся к забору и почувствовал под пальцами противную, похожую на плесень мокрую изморось. Он чертыхнулся и брезгливо вытер руку. Чистоплюем каким-то стал. Бывало, в конском навозе копался – и ничего. А тут вдруг барские замашки появились. Недаром говорится: с кем поведешься…
Степан с неприязнью посмотрел в дальний конец улицы, где стоял дом Тутышкина. Дорого бы он дал, чтобы никогда больше там не появляться. Осточертело изображать деревенского лавочника, приехавшего сюда чем-нибудь поживиться. Не знай он лично Сеньку, сына станичного купца Митрича, не сумел бы так натурально изображать лизоблюда и хапугу. Если бы только не приказ Ефремова…
«Вот что, Корсунов, – говорил он, – пора ускорить события. Все ниточки из порта, как ты сам понимаешь, тянутся к дому нэпмана Тутышкина. Нам нужно знать, что там делается. Потому придется тебе на время в актеры податься. Будь добр, постарайся!..»
Ефремов, конечно, понимал, что артист из Степана никудышный, но иного выхода не было. Ребята в городе примелькались, а Степан – человек новый.
Впрочем, Степан сам отчасти виноват в том, что выбор пал на него. Это он завел разговор, натолкнувший Ефремова на мысль послать его к Тутышкину. Расследование в порту зашло в тупик. Ниточка с письмом капитана Долгова, казавшаяся надежной, оборвалась. Обстоятельства исчезновения начальника порта по-прежнему оставались неясными. А контрабанда с моря продолжала поступать. Сведения об этом то и дело шли по разным каналам.
Туман сгущался, в нем тонул дальний конец улицы. Степан не торопился возвращаться в этот бедлам. Да и по роли не полагалось спешить.
«Купец, даже молодой, – поучал его Ефремов, – должен быть вальяжным. Знаешь, что это?.. Ходи важно. Говори медленно. А лучше молчи. Слово – серебро, молчание – золото. Пусть другие болтают, а ты на ус мотай».
Тут Ефремов вдвойне прав. Когда слушаешь других, внимание обостряется. Степан это на практике проверил. Не далее как позавчера разговор в доме вдруг зашел о Сычове. Имени его не назвали, но Степан сразу догадался,
