Деймос, подумал Кейн. Значит, они живы. И на орбите вокруг Марса.

Он сделал осторожный вдох, проталкивая воздух в промежутки между оплетавшими грудь раскаленными лентами боли. Он слышал легкое потрескивание вокруг — это остывал корпус корабля — и, сквозь решетку над головой, стрекот сместившегося вентилятора.

— Кейн? — пришел голос Лены. Он ухитрился что-то прохрипеть в ответ.

— Не двигайся, — сказала она.

Он и не стал бы. Им два часа не полагалось шевелиться.

— Я что-то сломал, — выдавил он. — Ребра.

— О Боже. Кровотечение есть? В смысле, из легких?

Он не знал. Во рту стоял привкус крови, но она могла натечь из носа. Когда он выдыхал, через ноздри вырывался тонкий кровавый туман.

Впрочем, источник кровотечения не представлял для Кейна особого интереса. Куда ему до осколка, раскроившего затылок под Донголой: тогда в промежутках между операциями он вообще шевельнуться не мог. Сейчас же он чувствовал усталость, но другого рода: от осложнений, перепадов настроения, отношений с Леной. Он девять месяцев был под максимальной, неприемлемой нагрузкой, и теперь что-то в нем, подобно виткам туго стиснутой пружины, наконец смещалось и распрямлялось.

— Не переживай, — ответил он. — Я справлюсь.

— Я к тебе доберусь, как только смогу, — сказала Лена. — У кого еще проблемы?

— Со мной все в порядке, — проговорил Такахаси, — но Риз пока не очнулся.

Еще бы с тобой не было все в порядке, подумал Кейн. От трех до пяти часов ежедневно на беговой дорожке, велосипеде или имитаторе гребли: поджарый, пышущий здоровьем, невероятно точный в движениях. Кейну он казался психом, маньяком, роботом, запрограммированным на мазохизм. Такахаси, такое впечатление, сошел с конвейера какой-нибудь новояпонской фабрики, блистающий, непогрешимый, и тут же принялся костерить предков за излишнюю приверженность духовным скрепам.

— Ох уж мне этот Риз, — сказал Такахаси однажды, спустя три месяца после отлета с Земли, согбенный над имитатором гребли, так что мышцы плавными синусоидами перекатывались под кожей рук. Другим Кейн его в полете не видел, только в кают-компании, совмещенной с тренажерным залом, где воздух усеивали капельки его пота. — Ох уж эта мне его чаньская мистика. Дзен. Ищет просветления и космической цели в этом. Что здесь такого? Просто работа. Задание. И всё.

Теперь его руки точными, плавными движениями порхали над клавиатурой, а Кейн лежал в кресле разбитый и измотанный.

— Кто-нибудь хочет связаться с Хьюстоном? — спросил Такахаси.

— Тебе решать, — сказала Лена. — Ты командир.

— Хочешь рассказать ему про Кейна?

Ему, отметил Кейн. Речь шла не столько о Хьюстоне, сколько о Моргане. Морган, председатель совета директоров «Палсистемс Корпорейшен», экономический владыка Хьюстона, человек, который и выкупил у захиревшего американского правительства все это оборудование в состоянии легкого б/у.

— Не надо, — сказал Кейн. — Я в порядке. Просто дайте полежать.

Он не переживал по поводу возможной задержки миссии Морганом. Его напрягала вся предшествующая история их с Морганом отношений. Морган вырастил Кейна после смерти отца, изображая доброго дядюшку, однако в действительности был ему скорее безжалостным конкурентом по бизнесу. Моргана куда больше интересовала унаследованная Кейном доля акций, чем сам мальчик.

Кейн работал на Моргана, сражался за Моргана в Северной Африке, но личному противостоянию не было конца.

Пальцы Такахаси продолжали стучать по консоли, а голос начал механически диктовать отчет:

— Переход на орбиту в 18:23 стандартного времени…

Кейн позволил себе отвлечься на светлую глыбу Деймоса, висящую перед ним на дисплее: холодную, вспученную новообразованиями, равнодушную. Марс, у древних греков — Арес, бог войны и безрассудной жестокости, красный от крови. Они ненавидели и его, и сыновей-ублюдков: Деймоса и Фобоса, Страх и Ужас. Марс прижил их с Афродитой, и с тех пор они сопровождали его повсюду над полями сражений, как стервятники, калеча и испепеляя мертвых и умирающих.

Кейн был знаком с греческой мифологией лучше, чем предполагал изначально, пять невозможно давних лет назад, в университете Райса. Греки усматривали потаенный смысл во всем, что видели, одушевляли жаждой крови и амбиций бездушную вселенную. «Что знали они, чего не знаем мы?» — размышлял Кейн.

Под монотонную диктовку Такахаси Кейн забывался недолгим сном и выплывал из него, преследуемый болевыми импульсами. Потом пискнул сигнал входящей передачи, и оказалось, что прошло еще полчаса.

Кошмарное наложение картинок на миг совместило лицо Моргана с издырявленным кратерами овалом Деймоса. Неестественно черные, явно крашеные волосы Моргана стояли на затылке торчком там, где пальцы магната то и дело ерошили их. Морган был морщинист и неулыбчив. В Хьюстоне сейчас раннее утро, но непохоже, чтобы предшествующей ночью он спал.

— Телеметрия показывает успешный выход на орбиту Марса, — сказал он. Каждая реплика предварялась восемнадцатиминутным ожиданием, что придавало Моргану странный вид человека, говорящего с автоответчиком. — Поздравляю, хотя, гм, несколько запоздало.

Кейн видел за его спиной пять-шесть белых рубашек: это корпели над консолями в своих загородках инженеры ЦУПа. Картинка мерцала и подрагивала, Морган то и дело отвлекался на что-то происходяшее сразу за камерой.

— Нам особо нечего добавить, кроме того, что мы, гм, вами очень гордимся, желаем вам удачного перехода в модуль и безопасной высадки.

Дисплей снова замерцал, Кейна пробила дрожь. НЛП? Сукин сын внедряет в передачу подсознательные сигналы. Он отвел глаза и огляделся. Казалось, больше никто этого не замечает. Что задумал Морган? Что, блин, вообще там происходит?

— Я, м-м, думаю, что на этом пока всё. Как только получим ответный сигнал, тут же свяжемся с вами.

Морган прокашлялся, и экран потемнел, начиная с периферии поля зрения.

Кейн подумал, что у Моргана наверняка предостаточно поводов для беспокойства. Взять хотя бы посадочный модуль. Ни на Земле, ни на орбите не осталось ни одного полностью функционального образца марсианского экскурсионного модуля, а если бы и так, то перевезти его на Марс не хватило бы топлива. Морган исходил из смелого предположения, что какой-нибудь брошенный на Деймосе модуль да удастся починить или запустить. Если не получится, им предстояло девятимесячное возвращение на Землю с пустыми руками, и Кейн не был уверен, что обратный путь обойдется без убийств или самоубийств.

При всем разнообразии индивидуальных талантов командная работа у них не ладилась. Такахаси держался покровительственно, отстраненно, будто все время делал мысленные заметки о поведении каждого члена экипажа и сравнивал их с гипотетическими предельными значениями биологической и микросоциальной дезорганизации. Кейн не сомневался, что по всем показателям он худший. Может, это и паранойя, но переубедить себя не получалось.

Лене миссия казалась очередным отрезком безделья длиной в девять месяцев после пяти лет тщетных попыток возобновить практику. Она первой потеряла интерес