— То есть, это я виноват в том, что ты, ведомая обидой, выписалась из больницы после угрозы выкидыша и приехала в эту глушь, заранее зная, что не получишь тут никакой медицинской помощи?!

Я едва не задыхаюсь от переизбытка эмоций, но молчу. Боюсь, что дам слабину и расскажу ему, что наш сын на самом деле жив. Знаю, что может за этим последовать. Если его любовница хотела убить ребенка еще когда он не родился, то ее семья явно устроит на него охоту, чтобы избавиться и женить Гордея на Анне. Пусть уж лучше так забирают его. Изменник мне больше не нужен, а мне необходимо защищать собственного сына любой ценой.

И если для этого мне придется лишить его отца, то так тому и быть.

— Ты знаешь… Мы совершили ошибку, когда поженились, Гордей. Мы из разных миров и не подходим друг к другу. Может, всё это к лучшему. Я подам на развод, как вернусь в город. Детей у нас нет, на имущество твое не претендую, так что разведут нас довольно быстро.

Ненависть. Вот что за чувство разгорается в его глазах.

То, чего я и добиваюсь.

— Не трудись возвращаться в город, Соня, — холодно произносит он и выпрямляется. — Свидетельство о разводе получишь почтой. О пекарне своей забудь.

— Это кондитерская.

— Мне всё равно. Забудь, что она когда-то у тебя была. Лучше тебе никогда не возвращаться в мой город. Тебя там даже поломойкой не возьмут, уж я об этом позабочусь.

Я наблюдаю за тем, как он садится в машину и уезжает. Чувствую приближение мамы, но так и не оборачиваюсь к ней.

— Зря ты так, Сонь. Он тебя никогда не простит.

— Это я его никогда не прощу. А он не заслужил знать о нашем сыне.

— Он отец, какой-никакой. Тебе ведь изменил, а не малыша предал. Может, одумаешься? Мы еще успеем его остановить и не дать уехать обратно.

— Нет. Мосты сожжены. Пусть уезжает к своей Ане, Лере, Кате, или кого он там себе найдет. А сына я сама воспитаю.

— Как? Ты слышала, что он сказал? Боюсь, что и мне жизни больше не даст. Предлагаешь нам жить в деревне?

Слова мамы оказываются пророческими. Спустя час ей звонит работодатель с новостью об увольнении, а через два дня санэпидемстанция закрывает мою кондитерскую за несоответствие требованиям.

Гордей не соврал, сказав, что свидетельство о разводе я получу по почте. Его мне принес курьер. А вместе с ним и глянцевый журнал.

“Один из самых завидных женихов страны, владелец текстильных и мебельных фабрик Орлов Гордей Владимирович повторно женился на дочери нефтяного магната Севастьянова Дмитрия Петровича. Союз, выгодный для обеих семей. Наследник двух значимых фамилий унаследует…”

Я перевожу взгляд на сына, лежащего в коляске, и сминаю журнал пополам.

— Ничего, сынок. У тебя есть мама. А такой отец нам не нужен.

Глава 1

3 года спустя

— Мам, я кушать хочу, — хнычет сын, дергая меня за руку, а у меня сердце едва кровью не обливается, когда я понимаю, что он очень давно не просил даже шоколадку.

В последнее время у меня туго с деньгами, и нам приходится сводить концы с концами. С тех пор, как полгода назад умерла мама, я никак не могу прийти в себя и начать жить дальше.

— Я картошку сейчас пожарю, хочешь?

Я стараюсь улыбаться при сыне, чтобы он не почувствовал, как у меня в душе кошки скребут. Ему всего три года, но он уже понимает, что многого мы себе позволить не можем.

Все три года его жизни он видит лишь нужду.

И мне стыдно и больно, что я не могу позволить себе кормить его каждый день вкусной едой, одевать в приличные новые вещи и водить в частный детский сад, где ему не пришлось бы терпеть насмешки остальных детей за свой небогатый вид и статус безотцовщины.

Но каждый раз, когда я задумываюсь о том, правильно ли поступила, что не сообщила его отцу о его существовании, я вспоминаю, что он за беспринципный гад и встряхиваю головой.

Ни о чем не жалею.

Пусть мне и тяжело воспитывать сына в таких условиях и жить в коммуналке, зато я не беспокоюсь, что одна из очередных любовниц мужа захочет посягнуть на жизнь моего сына, лишь бы охомутать такого бизнесмена себе.

— Мам, а ты когда зарплату получишь, купишь мне сок? Маленький, небольшой, чтобы не дорого.

Димочка такой маленький, а уже считает деньги. Меня это не умиляет. Наоборот, заставляет чувствовать себя паршиво. Что ж я за мать такая, которая не может обеспечить сыну лучшее будущее.

— Конечно, куплю, сыночек. И шоколадку возьмем.

Я сажусь на корточки и прижимаю Диму к себе, еле как сдерживая плач.

Мне плохо настолько, что болит сердце, но я усиленно глотаю слезы, чтобы не напугать его.

В этот момент раздается неприятная шипящая трель дверного замка.

Странно. И кто это может быть?

Я смотрю в глазок и вижу в коридоре двух женщин. Неприятное предчувствие оседает под лопатками, но я всё равно открываю дверь.

— София Павловна Боброва?

Передо мной стоят две женщины. Обеим лет за сорок. Одна в теле, со светлым пучком волос на голове и хмурым взглядом, а вторая — чуть помоложе, с черными жиденькими волосами, завязанными в тонкую косичку, худощавая, словно жердь, но смотрит на меня так же недовольно.

— Да. Это я.

Я делаю шаг вперед, упираясь ладонью об косяк, и прячу Диму себе за спину. Не нравится мне, как они на него смотрят.

— Мы из службы опеки. Пришли посмотреть, в каких условиях живет ребенок.

— Хорошо живет, — отвечаю я как можно спокойнее, а у самой сердце колотится, как бешеное.

Давление подскакивает, кажется, до небес, что я слышу шум пульса в ушах, но я стараюсь держаться уверенно.

— Это заметно, — морщится та, что в теле, и опускает взгляд.

Диме любопытно, вот он и выскочил чуть вбок, попав под взоры проверяющих. Не сразу я замечаю, что женщины смотрят на дырку в штанах в области колена и грязную застиранную футболочку.

— Мы только что вернулись с детской площадки. Он упал