Глава 2

На подъездной аллее остановилась красивая изящная карета. Взмыленные лошади тревожно прядали ушами, а я стояла, как вкопанная, в ожидании, когда мой жених соизволит выйти.

После непродолжительной паузы там послышалась отчаянная возня. Ругань и шлепки, словно кто-то кому-то навешивал оплеух.

Потом все стихло.

Дверца кареты распахнулась, и прямо мне под ноги с диким криком вывалилась курица.

Полуощипанная, лысая и облезлая курица с самыми безумными глазами, какие только возможны.

Она упала на лысую грудь, растопырив лысые крылья, и заорала не своим голосом, глядя на меня полным ужаса взглядом.

Собрав остатки сил, она подскочила и рванула в сад, вытягивая шею.

Шея была словно резиновая, изредка покрытая перьями.

Сердце мое ушло в пятки.

Ну, ясно.

Женишок по пути к невесте развлекался.

Мучил бедную птицу, вырывал ей перья.

Я почувствовала, как меня мутит. То ли от зноя, то ли от нервного напряжения в глазах все поплыло. Я отшатнулась от кареты.

На хрустящий гравий тотчас вывалились дорогие гости.

Дебильный Густав с самым злобным, с самым скотским выражением на лице, и его папаша.

Папаша, не стесняясь меня, несколько раз с остервенением ударил сына собачьей плетью.

Густав Октавиан взвизгнул, пряча за спину руки, облепленные перьями.

Папаша ухватил его за воротник, словно за ошейник, и несколько раз встряхнул.

А потом обернулся ко мне со своей мерзкой сладкой улыбочкой и поклонился, шаркнув ножкой.

— Доброго дня, милейшая, — проскрипел он.

Господи, как я хотела удрать в этот момент!

Подобно несчастной курице, я сделала пару шагов назад, желая скрыться в кустах.

Но наткнулась на мать.

А та уж подтолкнула меня вперед, к этим двум чудовищам.

— Мы так рады, мы так рады! — защебетала она. — Милый Густав, вы устали? Вижу, дорога утомила вас!

Густав с ненавистью смотрел на всех нас и скалил зубы.

— Да что вы! — воскликнул старенький папаша Густава. — Он силен, как бык! Он мог пешком добежать сюда и не запыхаться!

И он снова хлестнул плетью Густава.

Тот нервно вздрогнул и заученно поклонился.

Мать захлопала в ладоши.

— О, какой галантный! — заверещала она в полном восторге. — А как вы думаете, дорогой сосед, не оставить ли нам молодых наедине? Поворковать?

— Н-нет, — только и смогла выдавить я, глядя на женишка расширенными от ужаса глазами.

Но папаше Густава это предложение понравилось.

— Да, да! — воскликнул он, звучно хлопнув себя по ляжке. — Густаву не терпится познакомиться с невестой поближе! Он хочет проявить себя с самой хорошей стороны. Ведь так, Густав?

И старикашка многозначительно показал сынку плеть.

Густав осклабился, заворчал, как зверь.

Но послушно поклонился мне и шаркнул ножкой.

И подал ручку калачиком.

Я, ни жива, ни мертва, глянула на мать.

— Бери его под руку! — зашипела то, делая страшные глаза. — Живо!

И она взмахнула своей палкой.

Делать нечего.

Ничего не чувствующей рукой я взяла его под локоть, а мой отец подтолкнул нас в сторону сада, как лодку.

И мы побрели к беседке…

Густав шел ровно, маршируя, как солдат, и пыхтя сквозь сжатые зубы, словно ему дышать было трудно.

Он смотрел прямо перед собой и напоминал шагающую заводную игрушку.

Словно в него заложили программу, и он четко следует ей.

— Прекрасная погода сегодня, — пролепетала я робко, волочась за ним.

Шаг у него был широкий. Я еле поспевала.

Мое невинное замечание почему-то разозлило его.

Словно песчинка, попавшая в шестеренки его механизма.

Он рыкнул, тряхнул головой, и снова зашагал по дорожке, быстрее и яростнее.

— Хорош добрались, — робко вякнула я.

Густав снова рыкнул и сбился с шага, засеменил.

Теперь мы шли чуть медленнее, а он затравленно оглядывался по сторонам, будто не понимая, что ему теперь надо делать.

Но, кажется, он просто отыскивал взглядом отца.

И не находил.

Пере моим взором явилась беседка, увитая лентами и украшенная розами. Жалкое подобие романтической обстановки!

— Зайдем туда! — прошептала я в страхе.

Я прекрасно понимала, что эту беседку подготовили мои родители, чтоб Густав там мог объясниться мне в любви.

Но у него были свои планы на это вечер.

Озираясь по сторонам, он понял, что его отец с плетью где-то потерялся. Нет его. И ничто ему, Густаву, не угрожает.

По его толстым красным губам скользнула поистине адская усмешка.

И он, воровато оглянувшись по сторонам еще раз, вдруг сильно и нестерпимо больно щипнул меня за внутреннюю поверхность локтя.

До багрово-красного синяка.

— Эй, что вы делаете?! — закричала я, отпихнув его от себя.

Он попятился.

Нарядный, весь в кружевах, в новом костюме, в красивых туфлях, он стоял и трясся на дорожке. И был страшнее призрака!

Это было моей фатальной ошибкой.

Как только мой крик, полный боли, взлетел над садом, Густав словно с цепи сорвался.

Ему понравилось мое страдание.

Он зарычал низким утробным голосом, глаза его закатились в экстазе.

Он получал наслаждение от мучения живых существ.

Но одного крика ему был недостаточно.

И потому он, сорвавшись с места, кинулся ко мне.

На миг я увидела, как он гибко пригнулся к земле.

А в следующе мгновение на мой лоб обрушилась яркой вспышкой боль.

И я успела вскрикнуть лишь раз.

И мир погрузился во мрак.

Глава 3

— Да вставай же ты, корова! Сколько можно валяться?!

Кто-то нетерпеливо дергал меня за руку. А я действительно что-то мычала, как корова.

Кажется, язык меня не слушался,

На губах соленый привкус крови.

И голова…

От боли раскалывается голова.

Один висок пульсирует этой болью.

Каждое движение отдается ударом крохотного молоточка в самый эпицентр.

— М-м-м, — тяну я. И понимаю, что хочу выговорить «не могу».

Но не могу.

— Давай, давай! — шипит злобный женский голос.

Рывки усилились и этой женщине удалось поднять меня на ноги.

Я стояла, пошатываясь, глотая воздух.

Волосы мои были мокрые от вылитой на мою несчастную голову воды.

По шее текло что-то горячее, липкое.

Кровь.

Это была кровь.

Я упала и голову разбила?

«Мне разбили», — тотчас поправила я себя.

В памяти вспышкой на миг появилась какая-то гнусная перекошенная рожа и занесенный надо мной камень. Или кирпич — я плохо рассмотрела.

— Что ты разлеглась тут?! — шипела эта неприятная тетка, отряхивая мое платье и отирая воду и кровь с моего лица полотенцем. — Напугала жениха!

Я так и остолбенела.

Этот недоумок с камнем — это же мой жених!

Хотя стоп, почему мой?!

Я же с утра собиралась в библиотеку.

У меня пересдача же в три часа!

А препод,