Шрифт:
Закладка:
Я убрала волосы под косынку и пошла на огород.
Тяпка у Анники имелась. Старенькая, с легкой высохшей ручкой.
Но удобная и острая.
Так что к моменту, когда Анника вернулась от распределительницы с пустой корзинкой, я из десяти шагов ее огорода окучила два.
Старалась все делать на совесть. Так что из земли теперь вместо ботвы торчали лишь зеленые кудряшки. Одни вершинки картофельной ботвы.
Анника, увидев это, только рот раскрыла.
— Это… зачем так? — промолвила она, разглядывая мою работу.
— От закопанных в землю стеблей новые корни пойдут, — объяснила я. — На них завяжутся новые клубни. И картошки станет больше в два раза. Понимаешь?
— А-а-а!
Анника выглядела пораженной в самое сердце. Словно я ей какое-то хитрое колдовство раскрыла.
Секретный фокус.
— А распределительнице я что скажу? — произнесла она.
— Скажешь, что от гусят защитила. Чтоб они не обкусали картошку госпожи Ферро.
Гусята были той еще проблемой.
Они ели все время.
Пока не было Анники, я то и дело отвлекалась, бросала окучивание и неслась добывать им травы.
Вокруг прудика Анники я тяпкой вырубила весь мокрец, выполола все сорняки с ее семи картофельных кустов — за своей картошкой она ухаживала не так тщательно, и нет-нет, да пропускала травинку.
Веселая и уютная зелень осталась только на замшелых камнях да на картофельной ботве и розах. Я вырубила там все, абсолютно все.
Тайный садик был чистый, как на выставке. Земля черная, влажная, жирная.
И всю раздобытую там траву я отдала гусям.
Они для начала слопали сочный свежий мокрец.
Утомились, устроились поспать в тенечке.
Я занялась картофелем. А когда вернулась проведать гусей, от травы и следа не осталось.
Все было съедено. Даже стебли, грубоватые и толстые, были растерзаны жадными голодными клювами.
А земля вокруг была… тщательно удобрена, скажем так.
И гуси верещали, требуя еще пищи.
— Да уж, — проворчала я, отдавая им вечернюю порцию каши. — Анника права, вы просто чума какая-то! Вас прокормить непросто… Петрович! А ты почему не помогаешь им найти еду? Анника говорила, — сурово произнесла я, — что тут полно червяков и личинок. Но я что-то их не вижу!
— А?! — встрепенулся Петрович и покосился на меня одним глазом.
Абсолютно безумным.
Зоб его был подозрительно полон.
А из клюва торчал отвратительный извивающийся червяк!
— Ну, Олег Петрович! — воскликнула я, всплеснув руками. — Да вы в одну каску всех червяков сожрали?!
— Ничего подобного я не ел, — желчно возразил он и сглотнул червяка. И тут же клюнул еще одного.
Такого наглого вранья от собственного преподавателя я не ожидала!
Интересно, это куриная личность так влияет на Олега Петровича, или он сам такой?
Нет, ну не может же курица подавить личность человека! Мужчины!
Впрочем, не многого ли я хочу от того, у кого мозг с грецкий орех?
— Кажется, вам поручено было заботиться о гусятах, — строго произнесла я.
— Вот еще, — нахально отозвалась птица.
— Олег Петрович! Если уж мы вместе попали сюда, то нужно помогать друг другу, чтобы выжить!
— Вот и выживай, выживай, Денежкина, — желчно и язвительно отозвалась курица, поклевывая червяков с ботвы. — На мой век червяков хватит. А ты давай, работай! Вкалывай! Я же говорил, что ты ни на что не способна, кроме как лопатой махать? Вот и маши!
И он так и покатился со смеху.
— В этом мире вряд ли можно прокормиться вашими формулами, — проворчала я. — Так что побольше уважения к труду.
— Уважения? — Олег Петрович нервно дернул крылом. — Каким бы темным это средневековье ни было, но и тут есть ученые, думаю. Ты могла бы стать светилом! А вместо этого роешь навоз. Потому что предмета абсолютно не знаешь, — курица снова издевательски закудахтала.
— Напомню, что и вы тут, со мной, застряли. И светилом науки вам точно не быть!
Но это не смутило Олега Петровича.
— Я попал сюда, наверное, посмотреть на твои жалкие потуги выжить, — ответил он, разгребая лапой гусиные какашки. — Посмеяться. И удостовериться, что я был прав! Ты ни на что не годишься, абсолютно. Денежкина с тяпкой в руках и с подбитым глазом! Всегда думал, что ты так и кончишь. В каком-нибудь грязном спальном районе, с мужем-алкоголиком.
И он снова так и покатился со смеху.
Какое странное легкомыслие!
Кажется, он вообще не переживал, что попал в тело курицы.
Как будто всю жизнь тут и жил.
И совести у него не было ни на грош. Нет, ее и раньше не было, но теперь это было как-то особенно заметно.
Словно с человеческой оболочкой с него сполз тонкий налет цивилизованности.
Ему просто нравилось надо мной издеваться. Говорить гадости. Думаю, если б я сейчас заплакала, он бы принялся кудахтать и летать вокруг, пытаясь клюнуть меня в рану на голове. Чтоб сделать побольнее.
Он что, думает, что ему все сойдет с рук? А я стану его кормить и защищать только потому, что мы знакомы?! И терпеть его издевательства?
— Ах ты, паразит! — прорычала я.
Ловко ухватив курицу за ноги, я вздернула Олега Петровича вверх. Перевернула его вниз головой. Решительно ухватила тяпку.
— Я сейчас голову тебе отрублю!
Приток крови к голове хорошо сказался на умственных способностях Олега Петровича.
Он вытаращил глаза и завопил не своим голосом:
— Денежкина, прекрати! Я же пошутил, Денежкина!
— Эстелла, — прорычала я, опасно тыча лезвием ему под бородку.
Олег Петрович смотрел на меня совершенно куриными бессмысленными глазами.
— Повтори, — велела я.
— Эстелла, — покорно прокудахтал он.
— А ты курица, Петрович, — подвела итог я. — Если еще хоть слово от тебя услышу, я тебя отделаю почище того психопата, который ощипал! Ты меня понял?
Я размахнулась Петровичем, как олимпийский чемпион по метанию молота, и запустила его в огород, как ракету.
Он с воплями пролетел над ботвой и воткнулся где-то среди не окученной картошки.
За этим-то занятием меня и застала Анника.
— Демона воспитываешь? — деловито осведомилась она. — Правильно! Его надо, а то на голову сядет.
Пока она осматривала окученные мной кусты картофеля и пробовала сделать это сама, я присела прямо в борозду. От обиды на этого чертова Петровича хотелось плакать. От испытанной злости голова закружилась.
А еще и гусята разбежались по всему огороду.
Анника еле их собрала. Как бы не заболели…
— Что-то ты неважно выглядишь, — обеспокоенно сказала она, устраивая гусят в своей корзинке.
— Голова разболелась, — ответила я тихо.
— Так иди, приляг! — сказала Анника. — Ты так много сделала для меня… и прополола огород, и окучила, и вот за гусятами