Шрифт:
Закладка:
В ночь.
И что бы там ни поджидало снаружи.
Я пошел за ним. Одному Богу известно, зачем я это сделал. Я оторвал свою задницу от пола, куда он меня уложил, поднялся на ноги и побежал за ним, не имея в кармане даже ножа, чтобы защититься. Подойдя к двери, я услышал, как Мерфи громко смеется.
— Двое на ужин, — сказал он.
Наружу.
Стоянка была окутана тенями, они перетекали и хлопали, как простыни на веревке. Дул ветер, горячий и влажный, мертвое дыхание августовских дрянных дней. Воняло как из дренажной канавы, заполненной зелеными гниющими тварями. Я посмотрел в одну сторону, потом в другую. Потом я заметил Шипмана. Он направлялся к автобусу, который украл из баптистской школы в Скрэнтоне. Тупой ублюдок. Пьяный, растерянный, все ещё ворчащий и стонущий себе под нос о лотерее. Я был моложе его и в лучшей форме. Я знал, что смогу догнать его до того, как он сядет в автобус.
Вот тогда-то и зажегся свет.
Я был примерно в двадцати футах от него, и кто-то, вероятно Мария или Эрл, щёлкнул переключатель и стоянку залило светом. Это было все равно, что одновременно получить пощечину и пинок под зад. Непроглядная тьма, а затем свет, разрезающий её. Какое-то мгновение я ничего не видел. Я споткнулся, закружилась голова, упал на одно колено. Когда я встал, у меня по спине поползли мурашки, потому что я почувствовал запах чего-то грязного и гниющего. Вонь ходячего мертвеца.
Из темноты, окутывающей убежище, выступила тень.
Девочка. Лет семи-восьми в белом погребальном платье, ставшем серым и рваным. Она улыбнулась мне с явным нечеловеческим злом. Крысы или, может быть, собаки сгрызли мясо с левой стороны ее лица. Теперь там не было ничего, кроме серых мышц и связок, обволакивающих сверкающую белую кость. Ветер развевал ее волосы зловещим ореолом. Она посмотрела на меня единственным глазом, желтым и блестящим, как неоплодотворенное яйцо.
— Эй, мистер, — сказала она скрипучим голосом. — Хочешь потрахаться?
Затем она приподняла платье, обнажив безволосую трупно-белую вульву призрачной плоти, которая сморщилась от личинок.
Мне кажется, я закричал.
Или может кричал Шипман. Червивые окружили его, как голодные собаки. Они шли отовсюду, и там, на стоянке, Шиппи был похож на одинокого пловца в залитом лунным светом неспокойном море, окруженный акулами. Он ринулся сначала туда, потом сюда, наконец упал на колени и начал молиться высоким, жалобным голосом.
За два года, с тех пор как они начали подниматься из могил, они поумнели, стали более изобретательными и племенными. Их лица были покрыты шрамами и ритуальными порезами, так что они напоминали фетишистские маски. Носы сгнили до дыр или были начисто срезаны, этакие полумесяцы или зазубренные треугольники, языки разрезаны надвое, губы содраны, так что десны и зубы непристойно торчали. У многих были выбриты головы, некоторые ободраны до голых костей, а у других свисали волосы, смазанные человеческим жиром и заплетенные в косички крошечными детскими косточками.
Можно сказать, что у каждого племени Червивых был свой уникальный облик.
Девочка была готова прыгнуть на меня, и я бы не успел увернуться. К счастью, Эрл вышел со своим обрезом двенадцатого калибра.
— Улыбнись в камеру, милая, — сказал он.
Девушка оскалила зубы, как волк, идущий на добычу.
Слюна свисала с ее сморщенных обескровленных губ.
Эрл выстрелил. Мозги, мясо и кровавая слизь разбрызгались по стене убежища, и она упала на землю бесформенной кучей.
— Ну же! — крикнул он мне.
Червивые схватили Шипмана. Он выл, как зверь, которого предают смерти. Они не ели его и даже не рубили на куски своими мачете, они просто кусали его. Один за другим, кусая и кусая, погружая в него зубы и мучая его.
Мёртвая женщина отделилась от них, посмотрела на меня и улыбнулась.
По крайней мере, мне показалось, что она улыбалась.
Ее лицо превратилось в извивающуюся массу личинок, в глазницах копошились черви. Она была обнажена, если не считать сумочки, которую зачем-то несла, и её кожа пульсировала и трепетала от того, что питалось ею. Она протянула ко мне руку, узловатую и шершавую, с черными и заострёнными, как у зверя, ногтями. Она бы легко выпотрошила меня, выпотрошила и набила свои кишки, пока я был бы ещё жив, если бы Эрл не уложил ее.
— Как насчет того, чтобы мы с тобой и бэби занялись групповухой? — сказала она глухим голосом.
Мертвые часто говорят такие бессмысленные вещи, я полагаю, перематывают, переигрывают кусочки прошлой жизни. Однажды червивая одетая в грязную униформу "Burger King", спросила у меня, хочу ли я сыр в воппере перед тем, как она попыталась отрубить мне голову топором.
Эрл убил женщину, схватил меня за руку и потащил в убежище. Меня трясло. Меня тошнило. Я был разочарован в себе, из-за того что стоял как вкопанный. В основном, наверное, я был в шоке. Я вслепую поплелся обратно к столу, и Мерфи захихикал, когда Мария налила мне бурбона, а Шэкс сунула мне в рот сигарету, хотя я не курил уже много лет.
— Отлично сработано, солдатик, — сказал Мерфи.
Я не обратил на него внимания. Это было легко.
— Спасибо, — сказал я Эрлу.
Он хмыкнул.
— Ты нужен нам для лотереи, не так ли?
Док стоял с тонкой улыбкой и качал головой со спокойным, терпеливым стыдом, который отец испытывает к сыну, который снова навлек на него позор.
— Это была не очень хорошая идея, правда, Томми? — сказал он.
— Я… я пытался остановить его. Я пытался спасти его.
— Гребаный идиот, — хихикнул Мерфи.
— Заткнись к чертовой матери! — крикнула ему Мария.
Мария приехала из Пуэрто-Рико, когда была ребенком, и благодаря своему крутому латиноамериканскому темпераменту, один взгляд ее пылающих темных глаз мог содрать краску с двери.
— Мистер Шипман был не в себе, — сказал Док. — Он просто не мог свыкнуться с мыслью. Я ожидал от него чего-то подобного. Но я ожидал от тебя большего, Томми. Ты был солдатом. Ты же знаешь, что ночью лучше не выходить одному и без оружия.
И он был прав.
Червивые были активны и днем и ночью, но ночью они становились чуть более смертоносными, чуть более коварными. Они использовали тени как маскировку. Я не уверен, предпочитали ли они ночь, но они были отвратительны при дневном свете и абсолютным адом после наступления темноты. Я помню, как один парень однажды сказал мне, что когда они оживали, большинство сохраняло рудиментарный интеллект, в то время как некоторые были неестественно хитры, но
