Шрифт:
Закладка:
– А вы из служивых будете, милостивый государь?
– Ну не совсем. Я больше по чиновничьей стезе, – невольно переходя на высокий стиль, ответил я.
– А, понятно. ОГПУ, – кивнул попутчик.
Я только неопределенно пожал плечами. Распространяться о своей ипостаси я не собирался. С другой стороны, шила в мешке не утаишь. Я же не какой-то там секретный сотрудник, а вполне официальное и доступное людям лицо. Тем более с инженером мне непременно придется общаться, как и со всеми значимыми фигурами города – работа такая, всех должен знать и держать руку на пульсе. Так что это дорожное знакомство мне еще пригодится.
– Первое назначение, – с пониманием произнес он.
И тут почти в точку. Сам знаю, что нет во мне солидности, зато излучаю юношеский восторг перед миром, что не свойственно сотрудникам нашей организации, проработавшим в ней даже недолгое время.
– Не совсем. – Я невольно покосился на шрам, проходящий через запястье к ладони – память о недавней стажировке. И попутчик с пониманием кивнул.
Да, лихая у меня стажировка вышла. Был приказ стрельбы не открывать, потому что агрессивная толпа, скучившаяся около здания райкома и готовившаяся на штурм, была из обычных, одурманенных вражеской пропагандой трудящихся. Ну как стрелять по трудящемуся человеку? Только уговаривать и распропагандировать. А затем выявлять зачинщиков, и с теми уже по всей строгости. Только толпа мало походила на одурманенных пролетариев. Это был сброд, жаждавший погромов и крови. А войска запаздывали. И противостоять всему приходилось нескольким сотрудникам ОГПУ и милиционерам, выглядевшим достаточно хлипко на фоне агрессивного сборища. И у меня аж спина чесалась в предчувствии провокации.
Так и произошло. Откуда-то грянул выстрел. Толпа рванула вперед. И тут же мне пропороли чем-то острым левую руку. Я успел в ответ двинуть кулаком в нападавшего, так что только зубы посыпались. А потом смутно помню последовавшие события. Махал кулаками, отбивался и понимал – сейчас сомнут. Потянулся все же к револьверу, наплевав на строгие указания.
Но на указания не один я плюнул. Загрохотала длинная оглушительная очередь. Как потом я узнал – находившийся в осаде вместе с верными партийцами секретарь райкома, обустроив точку на втором этаже, выкатил каким-то образом завалявшийся там с давних времен пулемет «максим» да и ювелирно срезал из него пару человек с оружием. А затем дал длинную очередь поверх голов. И спас нас.
Отбились. Бурление в районе длилось еще долго. Вообще год был неспокойный. Менялась страна. Вылезли все старые враги, подбивали не слишком довольный коллективизацией и новшествами народ на бузу. И кому с этим разбираться? Ну конечно, нам, ОГПУ…
Поезд продолжал тащиться страшно медленно – казалось, пешком быстрее дойдешь. Уходил он из облцентра в три часа ночи, а в Углеградск умудрялся дотрюхать аж ближе к следующему вечеру. Мы простаивали на каждом полустанке, где неторопливо выгружались почта и какие-то тюки. А потом так же неспешно плелись дальше, встречая и пропуская гремящие тяжелые составы с углем.
Но дорога под разговоры была куда веселее. Инженер рассказывал про свою работу. Про Берлин, где он учился ещё до Первой мировой войны. Про Европу. И про поэзию геологии, которая оказалась не наукой о камнях, а наукой о нашей планете.
Мне страшно импонировала его немножко старорежимная манера разговора. Притом гораздо больше, чем развязно-панибратский и хамоватый стиль большинства наших товарищей, подчеркивающих, что они люди простые, из народа. Почему из народа нужно тащить грубые манеры, я не понимал. Моя беда в том, что отец заботился о воспитании единственного сына. Давно это было. Тогда, когда у меня еще была семья. И был я то ли обычным сорванцом, ввязывающимся в отчаянные драки с нашим врагами из селян, то ли начитанным барчуком, сыном самого образованного в городке человека – учителя.
От этих воспоминаний мне как-то взгрустнулось. И собеседник тоже замолчал, думая о чем-то своем. Наконец, он сказал:
– Подъезжаем!
Показался Углеградск с куполами церквей, двухэтажными домишками. А вот и здание вокзала, приземистое, длинное, выкрашенное в какой-то грязно-желтый цвет, с башенками и архитектурными излишествами.
– Конечная! Собираемся! Выходим! Не забываем багаж! – кричал проводник отчаянно, будто поднимая людей в атаку.
Конечная. Притом не для этого поезда, а просто конечная – железная дорога тут обрывалась, шпалы кончились, рельсов нет. А дальше шли глухие сельские районы и обширнейшие, непролазные леса и болота. Вокруг же города работали угольные шахты.
Какая-то робость на миг снизошла на меня. Первая моя самостоятельная работа. Важный этап жизни и настоящий экзамен на человеческую и профессиональную зрелость. И обрывающаяся железная дорога выглядела символично. Все, проторенный путь кончился. Дальше неизвестность. Чаща, в которой придется нащупывать свой единственно верный путь.
Попутчик едва улыбнулся, понимая мое состояние. Мне вообще показалось, что он чертовски много понимал.
– Ну что ж, пора прощаться. Возьмите почитать. – Он протянул мне книжку.
Это было дореволюционное издание с ятями и прочими излишествами. На дешевой картонной обложке значилось: «Артур Конан Дойль. Приключения Шерлока Холмса».
– В связи с родом вашей деятельности сие творение будет не просто интересно, но и поучительно, – отрекомендовал книгу попутчик.
Знал чем порадовать. Распознал во мне запойного книгочея, что, впрочем, неудивительно с учетом того, что под полкой среди моих вещей лежали две увесистые связки книг, а в дороге я читал только что вышедшее романтическое произведение Александра Грина «Бегущая по волнам» – там как раз про моря и путешествия.
– А как вернуть? – спросил я.
– О, думаю, проблем найти меня у вас не будет. Освоюсь – заглядывайте в гости. Вижу, вы юноша пытливый и начитанный. А у меня хорошая библиотека, и еще арабский кофе, прекрасный китайский чай.
Он протянул картонку, на которой было отпечатано типографским текстом «Ветвитский Сигизмунд Яковлевич, горный инженер». Это называется визитная карточка, такой старорежимный атрибут, раньше подобные были у всех почтенных персон.
– Всенепременно, – расшаркался я.
Поезд тряхнуло, и он замер. Горный инженер пожал мне на прощанье руку. Подхватил свой саквояж. И вышел, захлопнув за собой дверь – его ждал багаж в багажном вагоне, носильщики. Вряд ли такой человек потащит ношу в своих руках. Носильщики, извозчики – хорошая жизнь. А я сейчас выволоку на перрон тюки и стопки книг. И потащусь с грузом через всю платформу. Носильщики с извозчиками – это дорого и вообще признак буржуазности.
Тут в купе постучали. Дверь с лязгом и треском стремительно ушла вбок. И в проеме прохода возникла массивная фигура. Густой бас угрожающе произнес:
– Большаков?..
