Шрифт:
Закладка:
Понимание того, почему я хочу, чтобы он прикасался ко мне, — это совершенно другой вопрос.
Кэт уже прошла полпути через гараж, но Атлас идет медленно, удерживая меня. Он наклоняется, его рот так близко к моему уху, что его дыхание обжигает мою кожу. Я делаю медленный вдох, заставляя свое тело не реагировать. К черту его какие — то волшебные прикосновения, которые заставляют меня терять всякий здравый смысл и таять, как воск, слишком близко к солнцу.
— Рен. — У Атласа самый смертоносный, сексуальный голос. Он пронизан силой и грубой мужской чувственностью.
Когда я ничего не говорю, он вздыхает и отпускает меня. При этом его рука скользит вниз по моей руке, как будто он хочет продлить связь между нами. Подобные мысли, в первую очередь, и являются причиной того, что я оказался в этой ситуации. Я качаю головой. Атлас даже не потрудился дать мне слабый предлог, чтобы привести меня сюда. Неужели он действительно думает, что я прощу потому, что он произносит мое имя низким рычанием?
Я ожидаю, что Атлас пойдет за мной, но он пристраивается рядом, даже не потрудившись притвориться, что не наблюдает за мной. Когда мы подходим к лифту, Кэт уже внутри. Атлас ведет меня внутрь, положив руку мне на спину, как будто мы на свидании. Когда он нажимает кнопку одного из нижних уровней, во мне вспыхивает гнев. Атлас точно знает, куда мы направляемся, и этот простой факт выводит меня из себя.
Я закрываю глаза, представляя, как лед бежит по моим венам, точно так, как учил меня отец. Это работает не так хорошо, как раньше. Мой мир увеличился за последний месяц. Я всегда знала, что здесь, на территории Зевса и Геры, у нас полный пиздец, но я сосредоточивалась на своем районе. Может быть, я была умышленно неосведомлённой, но я не хотела беспокоиться о чем — то большем, чем о моем маленьком уголке Чикаго. Я больше не могу этого делать. Моя Фурия не хочет остывать. Оно хочет вырваться на свободу.
Мы спускаемся всего на один этаж, прежде чем двери со звоном открываются. И снова Кэт выходит первой, и Атлас выводит меня, положив руку мне на поясницу. Нахмурившись, я отступаю от него. Мне кажется, он издает недовольный звук, но когда я поворачиваюсь и смотрю на него, его лицо такое же невозмутимое, как всегда. Тяжело дыша, я осматриваюсь вокруг. Лифт выходит в тускло освещенный коридор со стенами из красного кирпича и темными цементными полами. Возникает гнетущее ощущение, что ты находишься глубоко под городом, гораздо глубже, чем в гараже. Возможно, потому, что мы гораздо более замкнуты. Расстояние между стенами едва превышает размах моей руки. Я не страдаю клаустрофобией, но воздух здесь спертый и затхлый. Внезапное желание выйти наружу и вдохнуть полной грудью свежий воздух поражает меня.
Каблуки Кэт стучат по цементному полу, когда она идет решительными шагами. У меня нет особого выбора, кроме как следовать за ней. Коридор изгибается, пока мы не переходим в другой коридор чуть большего размера. В этом коридоре стены выложены кремовой плиткой, но полы такие же цементные.
Она оглядывается на меня через плечо, на мгновение переводя взгляд на Атласа, прежде чем снова переводит его на меня. — Ты знала, что в Чикаго есть целая сеть подземных туннелей под городом?
Меня не интересует урок истории, поэтому я уклончиво хмыкаю. Кэт это не останавливает. Она продолжает рассказывать мне все о туннелях под городом.
— Большинство из них были построены в 1950–х годах и простираются менее чем на сорок кварталов. Все общедоступные карты давно утеряны, поэтому большинство людей не знают, как по ним ориентироваться. Некоторые выходы ведут прямо в дома людей или даже в старые универмаги. Это действительно невероятно. — Кэт, похоже, в восторге от урока истории, но я слишком раздражена, чтобы найти в этом что — то интересное.
Кэт останавливается перед закрытой дверью, открывает ее и заходит внутрь. Лампы дневного света мерцают над головой, жужжа, когда они медленно разогреваются. В отличие от коридора, в этой комнате стены покрашены, а не выложены плиткой. Цвет — ярко — белый, но ниже уровня пояса комнату наполняют потертости. Круглый стол, достаточно большой, чтобы вместить двенадцать человек, занимает центр комнаты. Стулья не подходят друг к другу. Дерево покрыто трещинами и, очевидно, им часто пользовались. Потертый черный кожаный диван придвинут к одной из стен. Несколько складных стульев сложены в углу, рядом с мусорным баком, почти переполненным бумажными кофейными стаканчиками.
В комнате нет окон, и запахи прошлых ужинов и множества тел в одном месте пропитали мебель. Это рабочая комната, а не логово злобного злодея.
— Пожалуйста, присаживайся. — Кэт жестом указывает на стол, выдвигает стул и садится.
Поскольку это один большой круг, здесь нет главы стола. Тем не менее, я не могу отделаться от мысли, что мы с Кэт сидим на противоположных концах, когда я выбираю место прямо напротив нее. Я делаю заявление? Кто знает. Я все еще злюсь из — за того, что меня привезли сюда под ложным предлогом, но у меня также нет плана. Я в основном действую по ситуации.
Вместо того, чтобы сесть с нами, Атлас отодвигается в угол комнаты. Он прислоняется к стене, упираясь в нее одной ногой. Что ж, вот откуда берутся все потертости.
Кэт наклоняет свое тело вперед, складывая руки вместе и держа их на столе. Я откидываюсь на спинку стула, ставлю локти на подлокотники и складываю руки на животе.
— Не хочешь ли чего — нибудь выпить? — Кэт улыбается мне, а затем переводит взгляд на Атласа.
Он собирается принести что — нибудь для нас? Я издаю смешок при этой мысли, но когда Атлас закатывает глаза, как будто точно знает, о чем я думаю, я чуть не падаю со стула. Он никогда не проявляет столько эмоций. Если только он не пытается кого — то соблазнить. Я прищуриваюсь. Он пытается наложить на меня чары сейчас? Или это его настоящая личность? Какая версия Атласа настоящая?
Я отбрасываю эти мысли. Это не имеет значения. Действия Атласа ясно дали понять, что я — товар. Инструмент, который он будет использовать и раздавать своим приятелям — подпольщикам, как книгу в мягкой обложке. Кстати, какого черта? Каким образом
