Шрифт:
Закладка:
— Язычник! Что ты делаешь? Мы оторвем тебе голову за…
Он не успевает закончить предложение, потому что моя нога врезается в этот рот. Мои крылья зудят, требуя освобождения. Я запрокидываю голову, и чувство того, что я наконец — то сделала что — то важное, проносится через меня с удовольствием, которое заставляет мое тело петь. Как Темная рука, я годами защищала свой район, обрушивая молот правосудия на жрецов и подонков. Боги, я скучала по этому.
Когда я опускаю голову, жрец, которого я пнула, кричит, из его носа течет кровь. Я теряю самообладание. Я бью его по ребрам и животу, пока он не превращается в рыдающее месиво. Руки обвиваются вокруг меня сзади, и я рычу, борясь со стальными кольцами на груди.
— Черт возьми, Рен, это я. Мы должны выбираться отсюда.
Голосу Атласа требуется мгновение, чтобы проникнуть сквозь ярость, бушующую во мне. Дыхание вырывается из моей груди, и я почти отталкиваю его. Затем я вижу двух других жрецов, лежащих без сознания на земле. Я даже не видела, как они прибыли. Атлас позаботился о них, пока у меня был приступ ярости?
Я вырываюсь из его рук, но его хватка усиливается. Я пользуюсь моментом, чтобы перевести дыхание и успокоиться. Всего этого было слишком много. Встретив Кэт, почувствовав себя незащищенной, вспомнив, каково было в детстве сидеть посреди лекции о том, какой отвратительной я была.
— Я в порядке, — выплевываю я. — Можешь отпустить меня.
Атлас игнорирует меня, направляясь обратно к нашей машине, которая блокирует движение. — Ты не в порядке, и нам нужно уехать, пока кто — нибудь не догадался, кто мы такие. Будем просто надеяться, что мы вырубили всех этих ублюдков до того, как они поняли, кто избил их до полусмерти.
— Это того стоило, — процедила я сквозь зубы.
Атлас впечатляющим движением усаживает нас в машину, не выпуская меня из рук. Даже после того, как дверца захлопывается и машина трогается с места, я все еще у него на коленях.
— Теперь ты можешь отпустить меня. Я не собираюсь снова выпрыгивать из машины. Скорее всего.
Атлас ничего не говорит, и его руки остаются обвитыми вокруг меня. Его хватка настолько крепка, что мне трудно дышать. Мое сердце стучит в ушах, а легкие горят. Но постепенно, крошечными порциями, я погружаюсь в Атласа.
Я ему не доверяю. Но впервые за очень долгое время я чувствую себя в безопасности.
ГЛАВА 6
АТЛАС
В машине мы возвращаемся в дом моего отца. Меня тошнит от вида этого места. Чемпионам пришлось присутствовать здесь на вечеринке, которая закончилась эффектно или катастрофой, в зависимости от того, как на это посмотреть. Рен, распростертая подо мной, — это, безусловно, воспоминание, которое я никогда не забуду. Затем мы провели здесь прошлую ночь, и это стало отправной точкой парада. Это больше, чем я был в этом доме за последние три года вместе взятые.
Мне никогда не нравился дом Олимп. С архитектурной точки зрения он прекрасен, но в этом заброшенном месте нет ни тепла, ни любви. Большую часть времени, когда я жил здесь, мой отец полностью игнорировал меня. Иронично, поскольку именно он вызывал меня к себе на выходные, вытаскивал из адского тренировочного центра и бросал в мой личный Тартар.
Гера, с другой стороны, искала меня каждый раз, когда я переступал порог дома. Ищейка, идущая по следу раненого животного. Когда я был намного моложе, она затаскивала меня в свой тронный зал и заставляла молча стоять на пьедестале, пока ее друзья и поклонники осыпали меня оскорблениями.
— Как мило с вашей стороны позволить такому отвратительному, ничтожному отпрыску дышать одним воздухом с вами.
— Он вообще моется? Он слишком глуп, чтобы выполнять элементарные задачи?
Они валялись на диванах или бродили по комнате небольшими группами, осыпая меня оскорблениями, проходя мимо меня. Гера все это время наблюдала за происходящим с едва сдерживаемым ликованием. Однако моему терпению всегда угрожали колкости в адрес моей матери.
— Он такой уродливый. Его мать, должно быть, была настоящей ведьмой.
— Она, должно быть, заплатила Богу обмана за любовное зелье, чтобы использовать его против Зевса. Это единственная причина, по которой он прикоснулся бы к жалкому ничтожеству — человеку.
Когда я стал старше и научился управлять своими эмоциями, Гера потеряла терпение в своей игре. Без моих вздрагиваний или болезненных реакций ей больше не было весело.
Вот тогда — то и начались избиения.
Она связывала меня и позволяла элите общества или жрецам более высокого ранга по очереди бить меня кулаками, трепать палками, хлестать по спине кнутом. И все это в обмен на благосклонность Геры. Богине так понравилось мое смирение, что все, что ей потребовалось, — это небольшой знак признательности, положенный к ее ногам. За такую незначительную плату любой мог победить сына Бога, который не мог дать отпор.
Зевс рычал на меня и называл слабаком. Я не уверен, что именно он не одобрял, что я не сопротивлялся? Это было практически невозможно, когда ты был закован в нерушимые наручники, выкованные Гефестом.
В конце дня слуги снимали меня с оков и оставляли скомканной грудой на полу моей комнаты. Или, если я превышал произвольное количество времени, необходимое для пребывания в доме Олимпа, меня высаживали обратно в тренировочном комплексе. Там никогда не было никого, кто осмотрел бы мои раны или позаботился о том, чтобы я не пострадал. На этом этапе моей жизни я все еще видел Кэт лишь изредка, но не похоже, чтобы она могла взять меня и сбежать.
Во время игр жрецы и Боги ведут себя так, будто приглашение в Дом Олимпа — большая честь для чемпионов, но я бы с удовольствием сжег это место дотла. Только одна хорошая вещь когда — либо случалась со мной в этом доме. Тот краткий миг украденного времени с Рен, и даже он был испорчен Богами. Гребаная Афродита вмешалась и повлияла на нас, лишая нас возможности выбирать, к кому прикасаться. На данный момент, та ночь, вероятно, наименьшее из моих преступлений против Рен.
Машина останавливается перед массивным сооружением. Оно полностью построено из белого мрамора
