Беру себя в руки. Так. Сначала надо понять, где я вообще нахожусь. Будем решать проблемы по мере их поступления.

Подбираюсь к окну и отодвигаю плотную штору. И резко отшатываюсь назад, хватаясь машинально за лихорадочно бьющееся о ребра сердце, которое только-только успокоилось.

Мамочки! Заберите меня обратно!

Черт побери!

Это не Россия. Вообще не Земля. Насколько я помню в небе моей родной планеты летают самолеты, а не…драконы, туша одного из которых со скоростью истребителя пронеслась сквозь облака только что.

Мне не почудилось. Даже не близко.

Грудь сдавило…так, кажись, истерика или паническая атака, а может, и то, и другое… Отмена! Срочно!

Сосредоточится на плюсах, нужно думать позитивно…позитивно.

По крайней мере теперь мне не нужно тащиться в понедельник с утра пораньше на пары в универ, это можно назвать плюсом?

2

После второго нервного срыва – к счастью, ребенок не проснулся, ума не приложу, как мне себя вести с ней – я додумалась обыскать комнату. Это была первая моя здравая мысль за утро.

В ящике письменного стола нашлись документы.

Язык определенно не русский. И не английский. И точно не язык программирования, будь оно все неладно. Но каким-то неведомым образом мне понятно все, что написано.

Странные завитушки и замысловатые черточки складывались во вполне знакомые слова. Проглотив очередную паническую атаку, я сосредотачиваюсь на изучении бумаг.

Так, документы на собственность дома и земельного участка под ним, завещание господина Синклера на имя некой Эрин Синклер, свидетельство о рождении Пенелопы Синклер…

Постойте-ка!

Пенелопа Синклер, разве не так звали ту стремную злодейку в черновике недописанного романа Насти, моей лучшей на всем свете подруги…

Да, точно!

Пенелопа, внебрачная дочь маркиза Шервуда, сводная сестра главной героини и заклятая ее соперница – одна из антагонисток истории, что я с горем пополам читала с телефона на прошлой неделе между парами и по пути с учебы домой, а потом, скрепя языком, пела дифирамбы стилю и сюжету, дабы не расстроить начинающую романистку и по совместительству мою соседку по комнате в студенческом общежитии.

Но разве у Пенелопы был ребенок?

В скупо написанной предыстории этого персонажа после смерти матери злодейка попадает в сиротский дом и живет там до тех пор, пока маркиз, который приходится ей отцом, оттуда ее не забирает, что случается незадолго до совершеннолетия Пенелопы…

Смерти матери…

Девочка звала меня мамой…

Мы с ней до боли похожи…

Образ пустых пузырьков, похожих на тары для лекарств на кровати, странный запах, витающий в комнате…

Вы подумали о том же, что и я?

Самоубийство…или же доведение до него, а может, и замаскированное убийство.

Увы, мне память хозяйки тела не досталась.

За это реально обидно! Настя, или бог сюжета, кто там у вас главный, вам жалко, что ли было?!

Ну подруга-то вряд ли имеет к моему попаданию в написанный ею роман дело, насколько я могу судить за три с половиной года жизни с ней в одной комнате никакими сверхъестественными способностями она не обладает, а если обладает, то пусть только подождет, вот выберусь отсюда и устрою ей.

Сжимаю свидетельство о рождении Пенелопы, делаю глубокий вдох и пробегаюсь глазами по каждой строчке.

В графе мать значится имя: Эрин Синклер, на соседней строчке прочерк. Отец неизвестен.

Если бы не сидела на полу, точно бы рухнула вниз, ноги бы, даже такие длинные и стройные, как у модели, меня бы вряд ли удержали. Логическая цепочка рассуждений в этой абсурдной ситуации приводит к единственному выводу.

Черт возьми, я стала матерью будущей злодейки неоконченного романа, написанного моей подругой! Эрин Синклер – это теперь я!

А мое тело?! Что случилось со мной, там, на Земле?

Утром я точно была в комнате родного студенческого общежития, несколько раз переставляла проклятый будильник на телефоне, пока Настя, та самая романистка и по совместительству моя соседка, не запустила в меня со своей койки подушкой; потом не завтракая, собралась впопыхах и едва успела на утреннюю электричку, заняла свободное место у окна и благополучно задремала, дорога из студенческой деревни до главного кампуса универа не многим немало съедает час жизни в одну сторону.

Больше ничего не помню. Проснуться должна была после объявления гнусавым голосом из громкоговорителя моей станции. Это уже отработанный на практике инстинкт, проспать и проехать дальше не получается.

Я умерла? Сердце во сне отказало? Или что-то случилось с электричкой, авария на путях, теракт? Если так, то погибла я безболезненно. Не могу вспомнить боли или иных подозрительных ощущений.

Иронично. Права была мама, когда я еще жила с родителями, и ей приходилось будить меня в школу, говоря, что даже смерть меня не разбудит. Все так и оказалось.

Если, конечно, я действительно умерла…

Ну вот, стоит подумать о маме, и снова слезы на глаза наворачиваются.

А я и на Новый год домой не поехала, досрочно сессию сдавала, чтобы все январские каникулы не зубрить, а пахать на сменах в кафе, денег подкопить благодаря двойному праздничному тарифу и щедрым чаевым, сделать родителям на годовщину свадьбы сюрприз – поездку к морю на двоих.

До конца семестра чуть-чуть оставалось, уж летом точно буду дома, так я думала. А судьба распорядилась иначе.

Поджимаю колени к груди и обнимаю себя руками. Опускаю голову вниз. Снова реву, оплакивая необратимость бытия и прошлую жизнь. Так и обезвоживание недолго заработать.

– Мама.

Тонюсенькая ручонка легким как перышко движением касается плеча. Ну вот. Проснулась.

«Я не твоя мама, девочка!» – хочется жестоко огрызнутся.

Но я держу свою боль в себе, позволяю ей терзать мое собственное сердце, но не вырываться наружу. Выместить злобу на неповинного ребенка – это никак не поможет, а только добавит мне потом, когда приду в себя, очков вины. Обратно меня эта вспышка гнева точно не вернет.

Пенелопа Синклер после смерти родной матери воспитывалась в сиротском приюте, но перед совершеннолетием на пороге появился отец девочки и забрал дочь…только для того, чтобы выдать ее замуж вместо своей драгоценной Корделии, главной героини недописанного романа моей соседки и лучшей подруги Насти, название которого со слов автора «в доработке».

– Мама, тебе плохо? – тоненько звенит детская тревога.

Мне очень плохо. Мне ужасно. Я хочу домой, хочу к своей маме.

Горло снова сдавливают рыдания. Ненадолго, однако, хватило моей собранности. Что ж, особых трудностей и невзгод если не считать студенчества в общежитии