— Я не буду это носить, — заявила Кьяра, сбрасывая жесткий кружевной воротник и ища на ощупь завязки корсажа.

— Будешь, — отрезал Сфатион, обходя дочь по кругу и поднимая с пола этот искусный тканый ошейник. — Выйдешь замуж, родишь минимум двоих наследников, одного из которых отошлешь в Красные земли, чтобы я мог его воспитать, тогда и будешь выглядеть как захочешь.

— Это не та судьба, которая... — Кьяра хотела закончить шуткой, не бросая вызова отцу, которого боялась до дрожащих поджилок, но Сфатион ее перебил, мигом посуровев:

— Кто ты такая, чтобы рассуждать о судьбе? Привыкла прятаться за нашими спинами, моей и братьев, и выросла избалованной. Но они мертвы, игры закончились, и это первый раз, когда ты можешь быть хоть сколько-то полезной Красным степям.

Как и всегда, он говорил так, будто резал. Ни капли любви, ни капли тепла, скорее в его голосе звучало желание сломать недостаточно покорную дочь — как и во время всех тех бесчисленных бесед, в которых он учил ее жизни. Однако в этот раз его суждения были еще и жестоки. Кьяра объясняла себе это тем, что после смерти троих сыновей, отец пошатнулся в своем ментальном здоровье. Она почти принимала мысль, что ее присутствие злило отца, ведь Сфатион явно жалел о невозможности обменять жизнь Кьяры на жизнь любого из ее братьев, — и это вызывало у нее глухую боль — так болят отбитые гибкой тростью, уже онемевшие руки.

Кьяра бросилась бы отцу в ноги и умоляла не оставлять ее в Стратаците, если бы это имело смысл. Но Сфатион Теренер скорее предупредил бы охрану замка, что следить за невестой нужно внимательнее, чем отменил свой приказ — и слезы, и слабость он глубочайше презирал. Кьяра в который раз глядела на его смуглое, исчерченное морщинами лицо, на заплетенные в сложные косы длинные седые волосы с редкими рыжими прядями, на холодные карие, почти черные глаза и глубокие тени, залегшие под ними, на болезненный разворот плеч... Нет, отец не сжалился бы. Он страдал и нес это страдание всем, кто оказывался рядом, он был уверен в своей правоте и покарал бы дочь за любые признаки несогласия.

Поэтому Кьяра проглотила свое негодование, поправила на себе дутый полумесяц накладок на бедра и улыбнулась, будто это было легко:

— Хорошо, отец, как скажешь.

Сфатион удовлетворенно кивнул, не распознав за покорностью правды: Кьяра не собиралась смиряться со своим положением — ни ради отцовского признания, до которого было дотянуться сложнее, чем до горизонта, ни ради какой-то эфемерной пользы Красным землям, из-за глупости братьев впавшим в немилость ко всем важным фигурам Империи.

Молчаливое согласие, жертвенная поза, выводок светловолосых детей — это недоразумение не могло быть ее судьбой. Кьяра хотела стать гордой воительницей степей, быстрой и ловкой, она уже умела в бою поставить на колени противника вдвое больше себя!

Никогда еще Кьяра не встречалась с ситуациями, из которых не было выхода — и эту таковой не считала.

Если бы отец не грозил казнью Гэрэле, вырастившей Кьяру после смерти матери, Кьяра покинула бы замок в тот же миг, что отец шагнул в портал. Но раз ей пришлось задержаться, то она была готова искать достойный повод улизнуть из-под венца.

.

Сфатион покинул замок, даже не поговорив с Таном Стелером, которому Кьяра была назначена в жены. Иногда Кьяра задумывалась: дрогнуло бы отцовское сердце хоть чуточку, если бы она в письме рассказала, как Тан распускает руки, какие оскорбительные и уничижительные высказывания себе позволяет, что относится к ней как к вещи для удовольствия, требуя близости для проверки ее намерений? И приходила к выводу: нет. Отец мог лишь сказать, что женская доля непроста, и велеть ей терпеть. Поэтому раз в два дня она отсылала портальной почтой формальную краткую весточку, терпеливо ожидая возможности покинуть Стратацит.

И, несмотря на страшный статус одного из влиятельнейших людей Империи, великого лекаря Дэмина Лоани, Кьяра хотела попробовать.

***

Великий лекарь Дэмин Лоани прибыл в замок Стратацит уже ночью.

Резиденция герцогов Синих земель к его очередному приезду была украшена живыми огнями и, конечно, цветами. Тяжелые каменные стены, холодные, как земля, вглубь которой они уходили, и незыблемые, как горы, теперь изнутри мерцали сотнями дрожащих желтых и зеленых светлячков. Очертания неприступной крепости скрывались за этим светом, будто вместо неровной кладки за пологом огней простиралась бескрайняя и черная пустота. Деревья во дворе тоже преобразились: почти голые ветви обвили пушистые красные гирлянды, стекавшие вниз яркими бумажными фонарями. У входов в крытые мраморные галереи слуги установили большие вазы с пышными шарами гортензий и облаками гипсофилы. Теперь эти цветы трепетали на холодном осеннем ветру, теряя лепестки, и усеивали мощеные дорожки розовым и белым снегом.

Малый внутренний двор Стратацита магическими огнями не освещался. Тяжелые масляные лампы свисали с узорных кованых столбов и чуть покачивались. Горящее в них пламя дрожало, разбрасывая отблески и причудливые тени, изменяя и заостряя лица собравшихся во дворе синеземельцев. Люди теснились около фонтана, без смущения опираясь на грифонов, поддерживающих над круглым бассейном остроконечную башенку из обсидиана.

Кьяра не понимала, почему нельзя было приветствовать гостя в главном зале, но церемониймейстер герцога Стелера настоял, чтобы все вышли именно во двор, таким образом выказывая великому лекарю уважение. Он же объяснил, что в Пурпурных землях, откуда Дэмин Лоани родом, именно так встречают почетных гостей, и добавил, что императорский лекарь и так оказывает им услугу, приезжая раз в год и излечивая всех тяжело больных подданных герцога Стелера. Встречать благодетеля по обычаю его родины было малой платой за милость целителя такого высокого уровня.

Никого, кроме Кьяры, перспектива ждать на холоде не смущала. То и дело девушка слышала вокруг себя радостные разговоры: бароны обсуждали, в чьи владения пригласить императорского лекаря первым, и как угодить ему. Кьяра не ожидала такого ажиотажа — вообще-то она надеялась, что в течение трех дней, которые целитель обещал провести в Стратаците, он заскучает и будет открыт к общению.

.

Великий лекарь выглядел не так, как Кьяра, никогда не бывавшая в императорском дворце, представляла его себе: мужчина оказался не пожилым, а молодым,