Мне было ясно — Мехлис полностью виноват в случившемся. Я своевременно сообщал о критическом положении 271-й дивизии, но он не принял никаких мер. Вот и решил отыграться на Шашко. Сколько сил, сколько времени отнимали подобные «разносы»! А что, кроме вреда, приносили они?

Шашко уехал в свою дивизию. Ему тогда было не до отдыха! Да и мне тоже! Прокурор фронта потребовал материалы на полковника Шашко. Оказывается, Мехлис приказал судить его как изменника Родины. Никаких «материалов» у меня, разумеется, не было. Больше того, я был уверен, что Шашко воевал честно и мужественно, как подобает советскому офицеру.

Обвинение выглядело просто нелепым. Разве изменник вывел бы дивизию из окружения?

В общем, я заявил, что распоряжение считаю незаконным и выполнить его не могу. Прокурор уехал, даже не попрощавшись. 

Настроение у меня было, мягко выражаясь, невеселое. Я прекрасно понимал, какие неприятности ждут впереди, и все равно не мог отдать «на съедение» ни в чем не повинного человека, хорошего командира. Не мог допустить, чтобы над ним совершили скорый и неправый суд!

«Мы наступаем, обстановка довольно спокойная, можно объективно разобраться во всем, — думал я. — В конце концов даже такой вспыльчивый человек, как Мехлис, обязан помнить об интересах дела. Да и не он здесь самый главный судья!»

Эти размышления прервал телефонный звонок: меня срочно вызывали в прокуратуру 4-го Украинского фронта.

Как только я появился, заместитель прокурора фронта заявил, что меня будут судить за злостное невыполнение приказа члена Военного совета. Спросил, признаю ли свою вину. Но я, разумеется, ответил отрицательно, мотивируя тем, что приказ о предании суду полковника Шашко противоречит духу и букве законов Советской власти.

Я был уверен, что прав, и твердо стоял на своем. Представители правосудия, помучившись минут двадцать, удалились. Вероятно, пошли за советом к Мехлису.

Мне приходилось много слышать о его произволе и диких выходках. Особенно плохо отзывались о Мехлисе те, кому довелось быть с ним во время неудачной операции в Крыму. А теперь и сам убедился, что имею дело с беспринципным человеком, у которого болезненное самолюбие заслоняет все остальное...

В комнате наконец снова появились «вершители» моей судьбы. Мне предложили возвратиться в корпус и ждать дальнейших указаний. Стало ясно: суда не будет. «Все-таки и Мехлис при всем своем высоком положении не может безнаказанно ломать советские законы!» — так думал я.

Да, суд не состоялся, но в штабе корпуса мне показали радиограмму, в которой говорилось: «За потерю управления 271-й стрелковой дивизией и отсутствие в течение трех суток связи с ней генерал-майора Замерцева И. Т. с командования корпусом снять и назначить заместителем командира 30-го стрелкового корпуса».

Не мытьем, так катаньем!

Офицер, принявший радиограмму, сказал, что уже дважды звонили от Мехлиса и требовали, чтобы я немедленно выехал к новому месту назначения. Эта поспешность еще раз убедила меня, что член Военного совета Мехлис не прав и теперь старается скорей замять это дело. Но страдать понапрасну не было желания. Я приказал снять схему боевой обстановки во время наступления корпуса и 271-й стрелковой дивизии, борьбы ее в тылу противника и выхода из окружения. Написал короткое объяснение и тут же отправил все это в Москву, Маршалу Советского Союза Г. К. Жукову, с просьбой оградить от необоснованных нападок.

Вскоре меня вызвал командующий армией генерал-полковник А. А. Гречко. Он сказал, чтобы я никуда не жаловался, так как командующий фронтом все понимает и имеет свои планы: я вновь получу корпус. Однако было уже поздно. Да и не хотелось принимать такое предложение. Ведь в этом случае я, хоть и косвенно, но как бы признавал свою несуществующую вину.

В общем, недели через две я уже был в Москве. Расследование моего «проступка» продолжалось еще дней двадцать. Для этой цели по распоряжению главкома на фронт специально выезжал полковник Генерального штаба.

Через некоторое время меня направили в распоряжение командующего 2-м Украинским фронтом Маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского. Этим назначением я был вполне доволен. Под командованием Малиновского мне приходилось служить и раньше.

Маршал Малиновский хорошо принял меня и на первых порах назначил заместителем командира 25-го гвардейского стрелкового корпуса, пообещав в скором времени возвратить на должность командира корпуса. Кроме того, я выполнял особые задания командующего 7-й гвардейской армией генерал-полковника М. С. Шумилова.

Легко и приятно было работать с этим располагающим к себе человеком, настоящим боевым генералом. Я знал, его 64-я армия была в числе войск, отстаивавших Сталинград и не пропустивших фашистов к Волге. Высокий рост скрадывал его, пожалуй, чрезмерную полноту, и выглядел генерал этаким русским богатырем. Лицо его всегда было чисто выбрито, виски — густо просолены сединой. Подкупали его честность и прямота. Шумилова очень любили и солдаты и офицеры. Он по-отечески заботился о людях и требовал того же от подчиненных ему командиров всех рангов.

По поручению Шумилова я выезжал в передовые части армии, уточнял обстановку, на месте принимал необходимые решения. И в общем-то был доволен, так как чувствовал в своих руках настоящее дело. К тому же знал, это работа временная.

Шел 1945 год. В Придунайской равнине, где действовала наша армия, весна началась непривычно рано. У нас в России в феврале еще бушуют метели, а тут уже пробуждалась природа. Ярко светило солнце. На лазурном небе — ни облачка. Пахло оттаивающей землей, на буграх пробивались светло-зеленые стебельки первых подснежников.

Весна принесла нам не только радость, но и много неприятностей. С Малых Татр потекли ручьи, которые за несколько суток превратились в бурлящие потоки. Неудержимо стремились они в левый приток Дуная — реку Грон. И вот река начала подниматься, выходить из берегов, ломая ровный ледяной покров. С шумом и треском громоздились льдины, создавая заторы и медленно передвигаясь вниз по течению.

В эти февральские дни обстановка на фронте 7-й гвардейской армии была довольно сложной. Противник крупными силами контратаковал наши части и вынудил их отойти на восточный берег Грона. Но переправиться успели не все подразделения. Внезапный ледоход заставил снять наспех наведенные понтонные мосты. Небольшие группы наших людей остались на западном берегу. А противник нажимал.

На западном берегу остался и я вместе с помощником начальника разведывательного отдела армии. Картина, прямо скажем, была неутешительная.