Шрифт:
Закладка:
— Бао-Бао Роджер сказал, что нам следует подать на них в суд и потребовать миллион долларов, — сказала мама. — Ты представляешь? Как можно о таком думать! Когда он узнал о смерти тетушки, то не пролил ни слезинки. Ему лишь бы заработать денег на ее охладевшем теле! Ух! И почему именно мне придется сообщать, что она оставила Бао-Бао два светильника? Может, мне стоит просто забыть об этом?..
Мама ненадолго замолчала. Потом добавила:
— Она была хорошей женщиной. Уже купили четырнадцать венков. — И, переходя на шепот, пояснила: — Конечно, мы всем даем шестидесятипроцентную скидку.
Маме и тетушке Хелен принадлежит цветочная лавка на аллее Росса в Китайском квартале. Идея о собственном бизнесе пришла им в головы лет двадцать пять назад, когда мама овдовела, а тетушку уволили с работы. Мне кажется, эта лавка стала своеобразным воплощением мечты, которая сбылась там, где свершилась катастрофа.
Мама вложила в лавку деньги, которые для нее собрала Первая китайская баптистская церковь, где отец служил помощником пастора, а тетушка Хелен — сбережения, которые скопила, пока работала в другой цветочной лавке, где и освоила ремесло. Оттуда ее уволили, вменив в вину «излишнюю честность», если верить тетушкиным словам. Правда, мама подозревала, что дело в том, что Хелен всегда предлагала клиентам купить букетик подешевле, чтобы избежать лишних трат.
— Иногда я жалею, что женился на китаянке, — сказал Фил, когда узнал, что придется ехать в Сан-Франциско. Нам предстояло преодолеть сотню миль в оба конца, и путь грозил изрядно затянуться из-за пробок, которые обычно устраивают футбольные фанаты по выходным.
Хотя за пятнадцать лет супружеской жизни мой муж проникся нежной симпатией к теще, его все еще раздражали ее некоторые пожелания. И встреча с дальней родней определенно не входила в представление об идеальных выходных.
— А нам точно надо ехать? — рассеянно уточнил Фил, возясь с новой программой, которую загрузил на ноутбук. — Ага! — воскликнул он, адресуясь к экрану. И захлопал в ладоши.
Люди обычно находят моего мужа сдержанным и исполненным достоинства. Но сейчас сорокатрехлетний Фил с его седыми кудрями напоминал мальчика, играющего с корабликом.
Я сделала вид, что внимательно вчитываюсь в текст, который требовал доработки. Три месяца назад я устроилась речевым терапевтом в местный отдел народного образования. В целом работа мне нравилась, но в глубине души я беспокоилась, что, согласившись на нее, упустила возможность устроиться получше. Эту мысль вложила мне в голову мать. Стоило мне сообщить ей, что меня выбрали, отказав двум другим кандидатам, как она выдала: «Двум? Только два человека хотели заполучить эту должность?»
Фил поднял взгляд от монитора, и его лицо приняло озабоченное выражение. Я знала: он думает о моем «недомогании», как мы называли рассеянный склероз, который пока не лишал меня сил полностью, но заставлял быстро уставать.
— Это будут напряженные выходные, — сказал он. — К тому же мне казалось, что ты не выносишь своего кузена, этого Бао-Бао. А ведь туда приедет еще и Мэри. Боже, она невыносима!
— Хм.
— Может, отвертишься?
— Не-а.
Он вздохнул. На этом обсуждение закончилось. За годы брака мы научились аккуратно обходить тему моей семьи и моего долга по отношению к ней. Прежде это было самым большим камнем преткновения.
Раньше, когда мы только поженились, Фил говорил, что слепое чувство долга загоняет меня в постоянное ощущение страха и вины. Я же упрекала его в эгоизме и заявляла, что жизнь состоит не только из развлечений. А он говорил, что меня с помощью манипуляций вынуждают думать, будто я обязана посещать бесчисленные встречи, и что я поступаю с ним точно так же. Потом родился наш первый ребенок, Тесса, а год спустя мне поставили диагноз. Наши споры приобрели другой характер: мы больше не бросались в горячие философские дебаты из-за того, что наши представления о самых разных вещах так сильно различаются. Возможно, это произошло потому, что Фил стал ощущать свой долг перед дочерью, да и передо мной, пусть даже из-за состояния моего здоровья. И вопрос индивидуального выбора, являвшийся до той поры болезненным, но неизбежным бременем, как-то сам собой исчез — вместе с темами курения, употребления говядины и ношения украшений из слоновой кости.
Теперь мы спорим по незначительным, но более конкретным поводам. Например, обсуждая мои уступки просьбам Тессы посмотреть телевизор «еще полчаса», оставляем за скобками различия во взглядах на дисциплину и воспитание в целом. В конечном итоге мы почти всегда приходим к соглашению. Наверное, слишком быстро, но только потому, что результат наших мелких конфликтов, как правило, известен заранее.
Наша жизнь течет настолько ровно и гладко, насколько это вообще возможно. Иногда меня это даже беспокоит. Бывает, я скучаю по временам, когда Фил спорил со мной, а я отстаивала свою точку зрения. Тогда я могла убедить хотя бы себя в своей правоте. А теперь я и сама плохо понимаю, почему исправно продолжаю выполнять свои обязанности перед семьей. Постепенно долг по отношению к родне стал меня тяготить, но я никогда не признаюсь в этом Филу. Меня совершенно не радует встреча с Квонами, особенно с Мэри. А оказываясь рядом с матерью, я не могу отделаться от ощущения, что иду по минному полю.
Что бы ни стало причиной, чувство вины перед мужем или злость на саму себя, но я поступила следующим образом: дождалась дня накануне отъезда и только тогда сказала Филу, что нам придется заночевать у родни, чтобы проводить в последний путь тетушку Ду.
В тот ужасный уик-энд мы решили пораньше прибыть в город, чтобы заселиться в гостиницу и, возможно, сводить девочек в зоопарк. Накануне мы выдержали вежливый спор с моей матерью касательно того, где именно остановимся.
— Это очень любезно с вашей стороны, Уинни, — говорил Фил матери по телефону. — Но мы уже забронировали номер в гостинице.
Я слушала разговор на параллельной линии, радуясь, что предложила ему позвонить и объяснить ситуацию.
— В какой гостинице? — спросила мама.
— В «Трэвел «Лодж», — соврал Фил.