в вашем мире, — возразила она. — С вашего позволения, мне бы не хотелось, чтобы мне поклонялись или… вроде того. Я — всего лишь частица Света. В нём и растворюсь, когда придёт моё время.

«Если придёт», — мысленно поправил я её. Вопросов в борьбе с Тьмой было всё так же больше, чем ответов. Что за новая напасть явилась в наш мир в Париже? Что за сущность сбежала из Жоржа? К чему теперь готовиться?

Решать все эти вопросы я уже потихоньку начал. Но сегодня на первом месте был спектакль.

Свет в зале погас. Все расселись по местам. С одной стороны от меня сидела Света, с другой — великая княжна Анна. Она внимательно смотрела на занавес, ожидая появления актёров.

Когда мы ездили в Кронштадт, Анна почти подружилась с Надей. А Полли, собственно говоря, притворялась великой княжной, когда мы пытались вывести на чистую воду Юнга. Так что у Анны было целых два повода явиться на представление без книги в руках.

Наконец, занавес поднялся и на сцену вышли Надя и Полли, загримированные и в костюмах. В момент, когда все взгляды были прикованы к ним, пальцы Анны коснулись моей ладони. Я почувствовал бумагу. Сжал кулак. Рука Анны ускользнула, а записка — я предположил, что это записка — осталась.

— Казалось бы, и горя, и бесчестья, и скверны, и греха всю чашу мы до дна с тобой испили? Нет, не всю! — услышал я слова, произнесённые дрожащим от сдерживаемых чувств голосом моей сестры.

Я сунул записку в карман.

Да, как видно, не всю чашу…

* * *

— Какой кошмар. Какой ужас! Зачем люди смотрят такое? Зачем они вообще сочиняют такие пьесы⁈

Света сидела на пассажирском сиденье и смотрела перед собой широко раскрытыми глазами.

— Видимо, есть какой-то смысл, — вздохнул я. — Позволишь немного критики? Вскакивать и вопить матом на актёра, играющего Креонта, было совершенно не обязательно.

— Я не знала, что это — «матом». Ты так иногда говоришь.

— Говорю, когда никто не слышит.

— То есть, я, по-твоему — «никто»⁈

— Ты не «никто». Ты — «свои». — Я понял вдруг, что Свету, не принадлежащую к миру аристократов, воспринимаю частью иного мира. Своего. И выражаюсь при ней иной раз так, как привык. — К «своим» я причисляю тех, кто в курсе, кто я и откуда. И перед кем можно не притворяться.

— Извини, — потупилась Света.

— Да ничего… Приход Тьмы твоё сегодняшнее выступление вряд ли приблизит, а остальное, как по мне, запросто можно списать по статье «ерунда, не требующая особого внимания». Посудачат, да забудут.

Мысленно я порадовался, что Света живёт в академии на чердаке и, как следствие, львиной доли этих толков не услышит. И отдельно порадовался тому, что за нами не увязался Джонатан, остался в академии. Фамильяр мог внести в ход спектакля ещё больше разнообразия. Тогда бы Надя меня точно убила.

— Я не смогла сдержаться, — вздохнула Света. — Я ведь такая же, как эта Антигона!

— Это какая? — заинтересовался я.

— Меня тоже схватили и заперли в тёмном страшном месте просто за то, что я — такая, какая есть.

— Но ты не повесилась, а нашла выход, — возразил я.

— Но ведь не все же так мо-о-о-огут! — заревела вдруг Света.

Она даже светиться стала тусклее. Эк её накрыло-то. Я вот почти всю пьесу пропустил мимо ушей и мимо глаз, если так можно выразиться. После того как Анна передала мне записку, думал только о ней.

Что там, чёрт побери, может быть? Признание в любви? Дай бог, если хотя бы так. А если что-нибудь похуже? Меньше всего на свете мне бы хотелось даже десятиметровой палкой касаться каких-то внутрисемейных интриг императорского двора. Хотя я, конечно, уже бывал к ним опасно близок, но фанатом так и не стал.

Самое умное, что я мог сделать — это сказать императору: «Ваша дочь сунула мне эту записку. Я не хочу ни во что вмешиваться, я её даже не разворачивал. Вот, возьмите, и сами решайте, что с этим делать». Но я так не сказал и записки не отдал. Она лежит в кармане моего фрака.

Прочитать сейчас? Нет, Света рядом. А великая княжна явно намекнула, что это — корреспонденция не для чужих глаз. Позже.

— Куда мы едем теперь? — спросила, всхлипнув, Света, когда я завёл мотор.

— Не в такое весёлое место, — сказал я.

— В ещё более грустное? — изумилась Света.

— Не переживай, ты туда не пойдёшь. Подождёшь меня в машине. Окей?

— Окей, — кивнула Света с радостью.

— Эм… И «окей» тоже не надо говорить в обществе. Здесь так не очень принято.

— Окей, не буду. Но ты же — свой?

Я в ответ только криво улыбнулся. И, включив дворники, выехал с парковки.

* * *

Мрачное здание на условной границе между Петербургом аристократическим и Чёрным Городом напоминало тюрьму. Или психиатрическую клинику. Четыре этажа, множество мелких окон, забранных решётками. Ни в одном из окон не горел свет.

Проехав через КПП и поставив машину, я задумался, а не зря ли сюда приехал, не напутал ли чего Витман? Но ведь пропустили через КПП. А отсутствие света — возможно, просто магическая маскировка, чтобы не привлекать лишнего внимания.

— Театр и правда гораздо веселее, — пискнула, съёжившись, Света. — Зачем люди делают столько страшных вещей?

— Иногда без них никак, — вздохнул я. — А иногда люди — просто мудаки. Кстати, «мудаки» — это…

— … только для своих, я поняла, — кивнула Света. — Жду тебя здесь.

— Умница, — улыбнулся я и вышел под дождь.

Ассоциация с тюрьмой была не напрасной. По сути, это здание было новой резиденцией лаборатории Тайной канцелярии. Предыдущее здание разрушилось после прорыва Тьмы, пришлось спешно переезжать. Новое было побольше, и использовали его шире. В частности, тот человек, которого я хотел повидать, жил здесь, будучи чем-то средним между подопытным хомяком, пациентом и заключённым. С небольшим нюансом: он сам был отнюдь не против своего заключения.

После КПП уже никаких препон не встретилось, за исключением одной: здание по-прежнему казалось пустым. Я слышал гулкое эхо своих шагов, свет нигде не горел. Только добравшись до лестницы на второй этаж, я сообразил, что веду себя ненормально. Нормальный человек сразу начал бы искать выключатель. Нормальный маг