— Как давно она пила и ела?

— Она новенькая, — сказала девочка по имени Ила, с детской непосредственностью разглядывая Акме широко распахнутыми голубыми глазами.

— Она все еще кормит ребенка грудью?

— Беспокойся лучше о себе, — хмыкнул мужской голос за ее спиною. — Ей плевать на тебя.

— Сатаро! — с укоризной пробормотала женщина, протягивая Акме деревянную пиалу с водой.

Девушка обернулась и с трудом сдержала вздох и жалости, и отвращения. Сатаро был темноволосым крупным широкоплечим мужчиной средних лет с красивыми стальными руками, длинной толстой шеей и могучей загорелой спиной. Но лицо его, увидев однажды, нельзя было забыть никогда: рядом с носом зияла огромная багровая рана, ставшая шрамом, глубоким и уродливым, перечеркивавшим всю правую щеку. Огромные светло-серые глаза его с длинными пушистыми ресницами были затуманены и обращены в себя. Жесткий волевой подбородок с ямочкой и губы его были не тронуты, а одна из кистей была перевязана черной материей — на ней не хватало нескольких пальцев.

Увидев, как нежное лицо его новой спутницы зеленеет, плечи Сатаро опустились, он потупился и негодующе отвернулся.

— Не печалься, девочка, — тихо поговорила женщина. — У них в той повозке есть и вода, и еда. Просто у нее пропало молоко. Вот дитя и плачет…

Акме осмотрела себя. Пропотевшая туника ее была перепачкана грязью и кровью. Пыльные волосы слипшимися от крови прядями лежали на плечах. И невозможно понять было, исходил ли столь отвратительный запах от нее или от всех тех людей, что окружали ее.

Коцитцы забрали сумочку с лекарственными травами, кореньями, порошками и прочими лекарствами, которую Акме всегда носила на поясе и пользовалась ею уже несколько лет. Без нее она была как без рук.

— Поблагодари Небо, что тебя не лишили одежды, — улыбнулась женщина, разглядывая Акме, которая в ужасе ощупывала себя. — Они любят поиздеваться. Особенно над юными девственницами… Мое имя Мирья.

— Что такое Кур? — спросила Акме. — И зачем они везут нас туда?

— Кур — это второй Коцит, — сказал один из мужчин с седыми волосами без руки и с растерзанной ногой; на лице его с нетронутыми чертами от висков до мочек ушей были прочерчены глубокие кровавые линии, будто мучители желали вырезать лицо его и сделать из него маску, начали свое дело, но не закончили. — Нас везут на празднество.

— Какое празднество?

— Этой ночью у них праздник, — отвечала Мирья со своей чудовищной безмятежностью. –

— А что будем делать мы на их празднике? — осторожно спросила Акме, страшась услышать тот ответ, который уже знала.

— Развлекать их, — просто, будто говорила о семейном ужине, ответила ей Ила, садясь на колени к Мирье.

Каким образом они буду развлекать коцитцев, девушка не сомневалась. Она с погибающей надеждою в глазах оглянулась на тот путь, что они проехали. Коцит остался далеко позади и стал едва заметным темным холмом. Малахитовые дали и берилловый Кандох сливались с небесами в единое полотно, окутанное золотым маревом, а на горизонте не было ни души.

— Не бойся, дитя мое, — говорил чей-то добрый голос в соседней повозке, обращаясь к мальчику лет десяти. — Стойко должны принять мы муки…

«У меня другой конец, — в гневе думала она, в отчаянии сжимая зубы. — Если мне суждено умереть, то в Кунабуле, но не здесь…»

Акме выпрямилась и оценивающе оглядела коцитцев. Их было слишком много, чтобы Акме смогла справиться с ними, да и не знала она, сможет ли вновь пустить в бой свою мощь, которая едва не убила ее накануне. Все коцитцы были верхом, бронзовые лица их были суровы и грубы, а различные топорики, ножи, луки, ядовитые стрелы, мечи с зазубренным лезвием — устрашали.

— Откуда ты? — спросил все тот же седовласый мужчина без руки.

— Из Кибельмиды, — глухо отозвалась Акме, разглядывая сложные рисунки на бронзовой коже коцитцев.

— Они добрались и до Эрсавии? — в изумлении выдохнула Мирья, в ужасе качая своей изуродованной головою.

— Нет. Они поймали меня в ущелье Керейских гор, — спокойно отозвалась Акме.

— А что ты делала в Кереях? — грубовато осведомился Сатаро.

Девушка оставила вопрос его без внимания.

— А чем ты занималась? Кто твои родители? — ласково и осторожно спрашивала Мирья, обнимая Илу.

— Мои родители погибли, когда я была ребёнком, — коротко и без всяческого выражения сказала Акме. — Я — целитель.

Как только девушка произнесла эти слова, люди в ее повозке отвлеклись от молитв своих, с опаской обернулись к коцитцам и печально опустили головы свои, а некоторые даже зашикали на нее.

— Если жить хочешь, никогда более не произноси этого вслух! — приглушенно воскликнула Мирья, прижав ладони к щекам. — Они не понимают нашего языка, но знают это слово.

— Был у нас уже один целитель, — прошептал мужчина без руки, заговорщически склонившись к Акме. — Он попытался вылечить одного пленника, который слег с лихорадкой. Это не понравилось коцитцам. Целитель оказался крепок и не умер под пытками, его четвертовали.

«Предок мой! — мысленно взмолилась девушка, прикрыв глаза ладошкой. — Провидица оставила меня. И ты лишишь меня мощи своей? Меня, потомка сына твоего, борющегося за процветание мира, коим ты повелевал…»

— Ты не должна бояться смерти, целительница, — тихо и будто негодующе произнесла Мирья; оба глаза ее возмущенно сверкали, а гниющие раны подтекали. — Перед Господом должна ты предстать бесстрашно и смиренно.

— В планах моих нет места смерти, — на низких угрожающих нотах проговорила Акме.

Мирья с отвращением вздрогнула, вновь возмущенно глянула на девушку и отсела в другой конец повозки, забрав Илу.

— Смирись, девочка, — спокойно сказал мужчина без руки, светло улыбнувшись. — У нас нет выхода. Придется умереть нам сегодняшней праздничной ночью и достойно принять гибель нашу. Как зовут тебя, дитя?

— Акме, — последовал ответ так громко, чтобы вся повозка слышала.

— Акме, — улыбался мужчина. — Имя красивое и сильное, как и ты сама. Жаль, что ты разделишь нашу участь. Я помолюсь о тебе Господу.

После он отвернулся, поднял голову, воздел руки свои к небесам и тихим высоким голосом запел молитву.

В леса Кура они въехали на закате. Солнечные лучи мерцающим каскадом обрушились на горы и на лес и засверкали лиловыми, желтыми да розовыми бриллиантами. То были будто слезы Шамаша, навсегда прощающегося со своим потомком.

В Куре их уже ждали. Коцитцы в рваной коже, с рогатыми шлемами и пиками в руках выстроились вокруг многоступенчатого алтаря, пританцовывая, что-то выкрикивая, подпрыгивая. Грудь их была обмазана кровью первых жертв. Напротив алтаря разинула свою чудовищную пасть хорошо освещенная пещера. Несколько остроконечных столбов и копий уже украсили мужские головы.

Коцитцев было слишком много, чтобы Акме могла справиться с ними,