Вода забулькала, и на камнях расползлось тёмное пятно.

Госпожа Гуэльфуччо и Пачифика вошли в ворота особняка. Звук их быстрых, лёгких шагов был подхвачен эхом в каменных стенах коридора. По широким ступенькам они поднялись на второй этаж, где в алькове, на широком ложе под балдахином лежала Ортолана. Госпожа Гуэльфуччо подошла к ней с выражением сердечной заботы и, наклонив своё румяное лицо над бледным лицом роженицы, поцеловала её.

Пачифика, стоя возле матери, едва взглянула на лежавшую женщину. Взгляд её, полный любопытства, был прикован к колыбели, стоявшей посередине комнаты. Она подошла ближе, встала на цыпочки, вероятно для того, чтобы казаться себе более высокой, более достойной чуда, и задрожала. Она увидела маленькое золотисто-розовое личико, дышавшее покоем и абсолютной беспомощностью. В этом зрелище была и лёгкость облака, плывущего по голубому небу, и красота цветов серебристой дикой розы, прижавшейся к каменной стене, и очарование рыжего щенка, барахтающегося в травах, ромашках и шалфее.

Когда она стояла неподвижно, поглощённая созерцанием только что рождённого человека, до алькова долетел топот множества конских копыт. Она обернулась и посмотрела в окно.

– Это гонцы поскакали с вестью о родах, – сказала повитуха.

– Пойдём, Ортолана должна отдохнуть, – сказала госпожа Гуэльфуччо дочери и хотела взять её за руку, но Пачифика внезапно подбежала к колыбели и быстро спрятала в пелёнках бледно-розовый цветок с помявшимися в её ладони лепестками, издававший от этого ещё более сильный аромат.

«Твоё время ещё придёт!»

Прошло несколько лет. Клара стала красивой девочкой. С задумчивого личика на мир глядели глаза бездонной глубины. Окружённая заботами взрослых, она играла с ровесницами в просторных комнатах прекрасного ассизского палаццо. Ее длинные, красиво расчёсанные волосы ниспадали на плечи, блестя золотым дождём, или, искусно заплетённые, сверкали серебром жемчужных шёлковых ленточек. Широкие складки бархатных и кружевных юбок волнами ниспадали к её ногам, обутым в яркие сафьяновые туфельки. Все любили эту девочку, красивую, как бабочка, кроткую, как ягнёнок.

Однажды Ортолана взяла Клару и двух младших дочерей, Агнессу и Беатриче, в церковь Святого Петра, расположенную в другой части города. Они вышли в сопровождении свиты. У всех в руках были чётки для молитвы.

Только девочки шли с пустыми руками. Клара с завистью смотрела на чётки матери. Агнесса и Беатриче были ещё малы, чтобы им позволили держать эту святую вещь, но она…

– Мама, я тоже хочу чётки, – сказала она.

– Твоё время ещё придёт, – ответила Ортолана.

В церкви царила прохлада и полумрак. Женщины, преклонив колени, молились, а через приоткрытые двери внутрь храма пробивались солнечные лучи и будничные звуки: хриплые голоса сидящих на ступенях нищих, брань пьяного подмастерья, воркование голубей, грохот деревянных колес по мостовой и шум ветра. Но всё это отодвигалось куда-то далеко, становилось неважным, когда в алтаре раздавался звон колокольчика и с хоров лились звуки органа, торжественные, сильные, уносящие душу ввысь.

Клара смотрела на алтарь затуманенными от волнения глазами. Она неподвижно стояла до конца службы на коленях, сосредоточенная, очарованная.

Орган умолк, вернулись голоса мира. Все вышли из храма на залитую солнцем площадь и пошли, прячась от солнца в тени домов. Бродяги и нищие преграждали им путь, протягивая к ним заскорузлые, грязные руки, настойчиво хватая за подол платья, тряся лохматыми головами. Лица их выражали робость и отчаянную мольбу. Ортолана прижимала к себе Клару. Девочка почти теряла сознание при виде человеческого уродства и страдания. А ведь это была самая заурядная, повседневная картина. «Что же происходит с этим ребёнком, – с беспокойством и некоторым раздражением думала Ортолана. – Разве можно каждый день лишаться чувств по одной и той же причине?»

В палаццо стол был накрыт к ужину. На белой скатерти громоздились сыры, сдоба и фрукты. За столом сидело несколько человек.

– Где Клара? – спросила Ортолана, так как место девочки всё ещё пустовало.

– Я пойду позову её, – сказала одна из служанок. Не дожидаясь ответа, она встала и быстро вышла из столовой.

– Клара! Клара! – раздался ее голос в каменных стенах коридора.

Девочки не было в палаццо. Обеспокоенная женщина спустилась по ступенькам во двор, заглянула в помещение для прислуги, но и там её не оказалось. Почти бегом, запыхавшись, она вбежала в сад.

– Клара! – закричала она снова. – Ты здесь? – Но ответом был только шелест листьев оливковых деревьев и протяжный крик ласточки. Ветер подул сильнее, отогнув гибкие ветви жасмина, и за ними служанка увидела Клару. Предчувствуя что-то значительное, она тихо подошла поближе и увидела, что на земле, на старательно расчищенной от сорной травы клумбе, на коленях стояла Клара. Колени её упирались в рыхлую землю. Перед девочкой лежали камни, разложенные в форме чёток. Девочка молилась, положив ладонь на серый камень – бусину в чётках природы.

Служанка отпустила ветки жасмина. Они тотчас скрыли Клару зелёной таинственной завесой.

В ноябре 1202 года началась война между Ассизи и Перуджей. Войско Ассизи было побеждено и взято в плен. Все, кто мог, уходили из города. Пустели богатые палаццо на площади Святого Руфина. Голодные бездомные собаки со свалявшейся шерстью бродили у стен наполовину вымерших домов, одичавшие кошки кричали по ночам в заросших сорняками садах.

Серой холодной пустотой зияли окна обезлюдевшего дворца господина Фавароне и его супруги Ортоланы. Семья Фавароне тоже переехала в Перуджу. На запряжённых лошадьми возах перевезли широкие кровати, расписные резные сундуки, лавки, столы и стулья, груды белья, скатертей и столовых приборов, даже цветы в горшках и медных кованых кувшинах.

Наконец, в крытую повозку уселись госпожа Ортолана с дочерьми и одна из служанок. Клара, десятилетняя девочка с красивым задумчивым лицом в ореоле длинных золотых волос, поместилась в уголке возле маленькой Беатриче. Отсюда она могла видеть окрестности. Когда лошади тронулись и площадь Святого Руфина осталась позади, Клара закусила губу, чтобы не расплакаться. «Только Бог и человек достойны слез. Ни одна вещь их не стоит», – подумала она и стала смотреть вперед.

Действительно, ей не о чем было плакать. В Перудже жили такие же люди, хотя они и враждовали с Ассизи, храмы были так же красивы, а улицы так же полны бездомных и нищих. Дома здесь были построены из того же материала, что и в Ассизи, в садах росли оливки и апельсины, на лугах вокруг города тополя, пинии и кипарисы устремляли ввысь стройные стволы. Но было нечто, что не давало Кларе покоя, занимало сердце и волновало мысли даже сильнее, чем несчастья войны: перуджийские нищие. Ей казалось, что, когда она подаёт им милостыню, они смотрят на неё иначе, чем нищие в Ассизи, впиваются в