Шрифт:
Закладка:
Так что в сравнении с этим привычка Номуры, пожалуй, не казалась странной. И все же ясновидящая девица Маяко основательно раздражала меня. Представьте себе: ни с того ни с сего впадает в транс и начинает предсказывать. И несет околесицу всю ночь. Ужас! Чтобы не быть голословным, приведу пару примерчиков: «… Марсиане питаются капустой, квашенной по-корейски, то есть с чесноком. У них дурно пахнет изо рта. Можно заработать большие деньги, если экспортировать на Марс ароматическую жевательную резинку…» Или: «… Будущее принадлежит тараканам-прусакам…» Послушаешь часок этот бред, и начинает трещать голова.
В тот вечер, уже пропустив изрядную порцию виски, я спросил Номуру:
— Скажи, а предсказания Маяко-сан сбываются?
— Как бы не так! — живо отозвался Номура. — Да тебе-то что? Пусть болтает. Слушать ее — все равно что слушать LP…[14] Ну, бывает, что одно из ста… Правда, на всякую гадость у нее есть нюх. Когда предскажет что-то плохое, так и жди какого-нибудь свинства…
— Случится ужасное! — крикнула вдруг Маяко странно изменившимся, замогильным голосом.
Я вздрогнул и посмотрел на нее. Она вперила вдаль невидящий взор. Мне стало страшно: вдруг она возьмет да и предскажет, что я на ней женюсь!
— А что именно случится? — спросил я.
— Это имеет отношение к научным изысканиям брата…
Теперь настала очередь Номуры испугаться.
— Что случится с моими изысканиями?
— …Утром… рано… — вещала Маяко. — На улицах никого, пусто… Вот появился разносчик молока… Ставит у дверей бутылки со странными, узкими горлышками… Вот оно! Вот оно!.. Вон идет странный человек с тачкой… В ней что-то похожее на листы жести…
— Как, это жестянщик?
— И…нет… кажется, нет… Он засовывает под каждую дверь по жестяному листу… Что же это? Что же?
Внезапно голова Маяко бессильно опустилась и она громко захрапела. Теперь будет спать остаток ночи, все утро и весь день. Проснется только к обеду. Я повернулся к Номуре. Его лицо было кислым.
— Над чем ты работаешь? — спросил я.
— Не могу сказать. Это секрет фирмы, — ответил Номура, выливая в рюмку остатки виски. — Если газетчики узнают, над чем я работаю, так не оберешься хлопот… Ну, что ж, пожалуй, нам тоже пора на боковую, а?
— Подумать только, уже утро, — ответил я, взглянув на часы. — Скоро первая электричка. Поеду домой и высплюсь хорошенько.
— Ну, конечно, ты ведь можешь заснуть только под своим засаленным одеялом. — Номура, потягиваясь, поднялся. — Что ж, доброго тебе утра и спокойного сна.
Было самое обыкновенное утро. Безлюдную улицу окутывал туман. Мелькнул неясный силуэт собаки. На перекрестке стоял молочный фургон. Шофер, разинув рот, смотрел на полки, залитые молоком. Очевидно, от встряски повалились бутылки.
По дороге на станцию я встретил мальчишку-разносчика газет. На боку у него болталась пустая сумка. Наверно, он уже доставил подписчикам все газеты. Только вид у паренька был какой-то странный: походка неуверенная, рот широко открыт, на глазах слезы. Но я пошел дальше, не придав этому никакого значения. Голова гудела от ночной пьянки.
На станции тоже было пусто. До первой электрички еще оставалось несколько минут. Контролер стоял на месте. Когда я, как обычно, протянул ему свой сезонный билет и хотел пройти на перрон, контролер вдруг схватил меня за руку повыше локтя.
— Эй, вы! — сказал он не очень-то вежливо. — А сезонка где?
— Да вы что, ослепли, что ли?! — возмутился я и сунул ему под нос футляр с сезонкой.
Он глянул на меня как-то боком.
— Ничего не вижу!
— А вы протрите глаза!
Но тут я увидел, что сезонки в футляре не было. Что за черт! Вчера вечером, когда я сошел на этой станции и отправился к Номуре, сезонка, как всегда, лежала в футляре, под слюдой.
— Спьяну выронил, что ли?.. — пробормотал я, пытаясь скрыть смущение. Исчезла не только сезонка, но и все визитные карточки и билеты метро.
— Берите билет, — сказал прыщавый контролер и отвернулся.
Мне было нелегко вынести его презрение, но еще труднее пережить пропажу. Ведь сезонку я купил на днях. А среди визитных карточек лежали талоны на обед в столовой нашей газеты. Их я тоже приобрел совсем недавно. Вернуться к Номуре, что ли? Но уж больно хочется спать. Поеду домой, а там видно будет, решил я.
Кассу еще не открыли, и я подошел к автомату. Вдруг мне показалось, что станция изменилась. Я никак не мог понять, в чем дело, но что-то было не так. Опустив в автомат тридцатииеновую монету, я нажал ручку. Автомат щелкнул и выбросил горстку пыли. Ничего похожего на билет.
— Эй, ты! — крикнул я контролеру, окончательно разозлившись. — Чем придираться, следил бы лучше за своими автоматами! Человек тратит деньги, а автомат испорчен.
— Как это испорчен? Быть не может! — заявил он.
— Может или не может, но он не работает. А если не работает, какого черта горит лампочка?! Только людей обманываете!
Вероятно, мой свирепый вид подействовал на контролера. Он раздраженно крикнул:
— Эй, вы там! Откройте кассу!
Но кассу не открыли. Было только слышно, как за опущенным окошечком кто-то взволнованно говорит по телефону:
— Да, да, все до одного! Что? У вас тоже? Что же делать-то? Как теперь быть?
Между тем на станции скопилось довольно много народу. Некоторых, так же как меня, задержал контролер, другие, пошарив по карманам, мчались домой. Человек пять — шесть безнадежно пощелкали ручкой автомата и, убедившись, что он испорчен, обступили окошечко кассы. Они барабанили кулаками и орали:
— Эй, что вы там, заснули, что ли? Давайте билеты!
И тут меня вдруг осенило. Ну, конечно! Недаром мне показалось, что станция как-то изменилась. Оказывается, исчезли все плакаты. Тут же было полно плакатов, рекламирующих туризм! А теперь — ни одного. Схема пути, нарисованная масляной краской на железном листе, осталась. А пестрые веселые плакаты исчезли бесследно. На зеленой доске объявлений торчали только кнопки. Вглядевшись повнимательнее, я обнаружил внизу, на раме, тоненький слой пыли.
— Господа пассажиры, спокойно, спокойно! — визжал за моей спиной контролер.
Я обернулся. У контрольно-пропускного пункта уже назревал скандал. По сезонке не прошел ни один человек. У билетной кассы бушевала толпа.
— Да что это за безобразие! Мы же опаздываем на работу! — кричали люди. — Открывайте! Вы уже двадцать минут
