важной для него территории, где он когда-то имел твердые позиции. Несмотря на номинальную верность графа Людовика Мальского дому Валуа, Эдуард III на протяжении целого поколения сохранял поддержку городов и большей части дворянства Фландрии. В октябре 1364 года, что, возможно, стало высшей точкой успеха Эдуарда III на европейском континенте, Людовик Мальский в ходе длительной встречи с английским королем в Дуврском замке согласился выдать Маргариту, своего единственного ребенка, замуж за пятого сына Эдуарда — Эдмунда Лэнгли, графа Кембриджа. Маргарита была самой ценной невестой Западной Европы, наследницей не только территорий своего отца во Фландрии, но и Артуа и имперского графства Бургундия, принадлежавшего ее бабушке. Этот брак сделал бы Эдуарда III величайшим государем Северной Европы и создал бы сеть подконтрольных Англии территорий вокруг северных и восточных границ Франции. Но этому не суждено было случиться. Эдмунд и Маргарита, как и почти все княжеские особы, состояла в запрещенных для брака степенях родства. Поэтому требовалось специальное папское разрешение. Обычно это было формальностью. Но, несмотря на интенсивное лоббирование со стороны сменявших друг друга английских агентов, Урбан V отказал в этом. Заявив, что находит в этом браке "опасность для их душ, пагубный пример для других и скандал для многих", он в конце концов аннулировал обручение пары и объявил, что они могут свободно искать себе супругов в другом месте. Один из ранних биографов Папы писал об этом решении, что Папа мог совершенно правильно отказать Эдуарду III в том, что он даровал другим, не имея лучшего духовного обоснования, потому что право давать послабления для брака было вопросом "милости, а не справедливости". Затем, возможно, чувствуя, что требуется более веская причина, он добавил, что "если бы английская династия, уже столь могущественная, преуспела в этом, она бы окружила большую часть французского королевства. Либо Франция была бы поглощена англичанами, либо начались бы бесконечные беды, волнения, войны и раздоры". Снова стало естественным, как и до побед Эдуарда III, рассматривать Францию как краеугольный камень Западной Европы, чьи интересы можно отождествлять с интересами христианства. Эдуард III проглотил свое разочарование и пошел на следующий шаг — политический союз с Людовиком Мальским. Но договор, заключенный в мае 1367 года, не дал английскому королю ничего ценного, кроме обязательства Людовика, чего бы это ни стоило, не позволять использовать графство в качестве базы для военных операций против Англии[946].

Все это закончилось для Эдуарда III крупным политическим поражением. Союз с графом и рука его дочери в конечном итоге достались брату Карла V, Филиппу, герцогу Бургундскому. Этот брак, о котором впервые заговорили с неохотно соглашающимся графом в 1364 году, стал настойчиво обсуждаться после того, как Карл V скрепил свой договор с графом Арманьяком. После длительных и трудных переговоров 12 апреля 1369 года было достигнуто соглашение. Маргарита была еще более близкой родственницей Филиппа, чем Эдмунд Лэнгли, но необходимое папское разрешение было выдано сразу же. Это стало началом долгого упадка английского влияния во Фландрии, которое на протяжении более полутора веков было главным источником напряженности в регионе и трижды открывало северную границу Франции для вторжения английских армий. Это также было хорошим показателем того, как воспринимали происходящее умные наблюдатели, защищавшие свои собственные интересы[947].

* * *

Принц Уэльский понял последствия апелляции графа Арманьяка, как только узнал, что Карл V намерен ее принять. В течение августа 1368 года его агенты занимались набором латников и лучников в его владениях в Чешире и северном Уэльсе, а также среди его вассалов в английских графствах. Около 800 таких людей собрались в Нортгемптоне в сентябре. Других от его имени собирали брат принца Эдмунд Лэнгли и амбициозный молодой граф Пембрук. Министрам Эдуарда III в Вестминстере потребовалось гораздо больше времени, чтобы оценить направление развития событий. В начале сентября 1368 года посольство во главе с Джоном Невиллом, лордом Раби, и бывшим коннетаблем Бордо Джоном Стритли срочно отправилось в Париж, чтобы выяснить, что происходит. Французский король, не желавший доводить дело до преждевременной развязки, медлил с ответом. В свое время, сказал он, он пришлет графа Танкарвиля в Вестминстер с подробным изложением своей позиции. Единственным результатом посольства Невилла стало то, что сеньор д'Альбре смог склонить послов на свою сторону и вызвать трения между Вестминстером и Бордо. Д'Альбре, который подал свою собственную апелляцию за несколько дней до того, как послы прибыли в Париж, представил им документ с кратким изложением своих претензий на языке, который произвел большое впечатление на его многочисленных друзей в Вестминстере. Когда Эдуард III написал своему сыну письмо с просьбой дать объяснения, он получил от принца яростный ответ с угрозой бросить вызов любому, кто примет слово д'Альбре против его слова. Тем временем английское правительство придерживалось своей политики, согласно которой Аквитания должна сама финансировать свою оборону. Оно оплатило свиты графов Кембриджа и Пембрука, но в остальном не внесло никакого вклада в подготовку принца к войне[948].

Осенью французы прилагали все усилия, чтобы превратить апелляции Арманьяка и д'Альбре в общее восстание против власти принца на юго-западе. Карл V и Людовик Анжуйский написали письма в крупные города и видным дворянам герцогства, в которых изложили все причины, по которым король имел право действовать так, как он действовал вопреки договорам, и предложили им присоединить свои имена к апелляциям. Они обещали деньги и всякие милости, а также защиту от мести принца. За исключением регионов, где главенствовал граф Арманьяк, и где в сентябре и октябре произошла целая волна апелляций, первоначальной реакцией были непонимание и страх. Графу Перигорскому предложили 40.000 франков, чтобы он присоединился к апеллянтам, но он отказывался действовать в течение нескольких месяцев, пока не стало ясно направление событий. Консулы небольшого городка Кажарк в Керси не знали, что делать. Они послали двоих из своего числа в Фижак, чтобы узнать, что делают другие, посоветовались с сеньором Кардайяка и епископом Каора, и откладывали принятие какого-либо решения до тех пор, пока могли. Горожане Мийо в Руэрге, получившие письма от короля и его брата, а также от сэра Джона Чандоса, посоветовались с епископами Лодева и Вабра, запросили мнение сеньора де Арпажона и послали агентов в Авиньон, чтобы посоветоваться с самыми учеными людьми, которых там можно было найти. Позднее они обратились за мнением к докторам Болонского университета. Подобная щепетильность была редкостью, а в случае с Мийо, возможно, была обусловлена присутствием в городе английского гарнизона. Как только дело набрало обороты, новые апеллянты стали появляться сотнями, в основном из регионов Аквитании, граничащих с Лангедоком. "Мы уже получили обращения графов, виконтов, баронов, дворян и органов управления городов, коммун и университетов", — писал