обоих не имелось. При нём Красавин из квартиры по городскому телефону никому не звонил. Один раз в городе Знайка ушёл из машины, отсутствовал минут пять, вернулся со спортивной сумкой. Что было в сумке — не знает, но что-то увесистое. Когда Красавин её нёс, ручки натянулись. С кем он тогда встречался, не видел. Двадцать девятого декабря Знайка сказал: «Расход» и отстегнул три с половиной тысячи рублей. Иголкин порулил домой, в Андреевск, а Красавин так и остался в Остроге на хате.

Сапега конспектировал повествование в блокноте. Услышанные обстоятельства имели важное значение. Появился живой человек, подтверждающий проживание обвиняемого в квартире риэлтора в интересующее следствие время. Версия Красавина о его отсутствии в Остроге в день убийства если не опровергалась, то основательно подмывалась. Если тебе тридцатого декабря надо быть на похоронах в Андреевске, какого рожна ты не уезжаешь из Острога накануне с оказией? Конечно, на этот вопрос можно дать несколько ответов: «Подорвал с утра тридцатого на первой электричке»; «Не поехал с Иголкиным, потому что не закончил дела в Остроге»; «Узнал о смерти отца Хавроньи после отъезда Иголкина» и прочая, прочая… Но все эти объяснения на фоне другой изобличающей фактуры будут выглядеть попытками извернуться, не более.

Подполковник слабо ориентировался в улицах Острога, но из схемки, набросанной подозреваемым, уяснил главное — передвижения сладкой парочки происходили в другой части города, к улице Васнецова, где было совершено убийство, они не приближались.

Поэтому Сапега продолжил форсировать ситуацию.

— Ой, не всё говоришь, Гоша, — безапелляционно изрёк он, дослушав свободный рассказ. — Углы сглаживаешь, от подробностей шарахаешься. Так мы с тобой слона не продадим.

— Вы пишите как вам надо, я подпишуся, — длинные татуированные пальцы Иголкина шарили в коробочке «Мальборо», гонялись за последней сигаретой.

Подполковник не относился к категории чистоплюев в погонах, которые, едва заслышав подобный ответ, начинают кобениться: «Придумывать за тебя ничего не будем, рассказывай сам и только правду». Целок из себя строят! Для Сапеги фраза «Пишите как вам надо» выступала в качестве лакмусовой бумажки, которую в школе на уроках химии использовали. Если из синей она сделалась красной, значит в пробирке, куда её макнули — кислота. Жулик на расправу жидок, цепляется до последнего: и сидеть-то ему не охота, и кентов сдавать стрёмно. Поэтому в подобных деликатных моментах злодею, сказавшему «а», нужно помочь проблеять ещё парочку букв алфавита.

Через полчаса вязкой беседы, в ходе которой подполковник подкидывал вариации, а Гошан Иголкин в ответ хмуро угукал, стороны пришли к следующему компромиссу. Подозреваемый признал, что на съёмной хате он, расстегнув немного молнию, сунул-таки любопытный нос в спортивную сумку, где узрел заднюю часть автомата со складывающимся прикладом. Знайка в это время сидел в сортире. Сапега резонно рассудил, что конкретизировать модификацию «калаша» уголовному пацифисту Иголкину не следует. Такая конкретика будет выглядеть притянутой. Он просто назовет автомат «десантным». Типа, в кино такой видел. Убедить фигуранта дать под запись, что он был посвящён в преступный замысел Красавина, не удалось. Здесь Иголкин стоял намертво, как вбитая в грунт железобетонная свая. Подполковник заморачиваться на сей счёт не стал, согласился с позицией интервьюируемого, мол, его использовали втёмную. Зато, вопреки опасениям, Иголкин не заартачился против сконструированной Сапегой концовки. В соответствии с ней, тридцатого декабря около шести вечера в районе привокзальной площади города Острога Иголкин ожидал с машиной отлучавшегося куда-то примерно на час Знайку. Дождавшись, подхватил, и они покатили по трассе в родной Андреевск. Сумки при себе Красавин не имел, ничего не рассказывал, но выглядел тревожным, опасался, что на трассе их тормознут «гаишники».

Бланк протокола допроса подполковник заполнил самолично. Его оперативники писателями слыли аховыми, из тех, что в слове «ухо» делают три ошибки. Кроме того, начальству следовало наглядно продемонстрировать, что Василий Иваныч в праздничный день не просто «рукой водил», будучи в полсвиста, а принимал активнейшее личное участие в раскрытие резонансного убийства. Почерк Сапега имел вычурный, с черточками и завитушками, но при этом беглый. Фразы он строил легко, не чурался сложноподчинённых предложений. Иголкин написанное перечитал дважды, каждый заход — под новую сигарету. Дошибали уже «Русский стиль» Фомина. Прежде чем поставить подписи в нужных графах, Иголкин со вздохом скорби вопросил: «Не кинете, гражданин начальник». Подполковник, не елозя взглядом, сдержанно заверил: «Через десять суток выйдешь на подписку». Обманывать фигуранта в столь принципиальном вопросе Сапега не собирался, круги среди клиентуры разойдутся быстро, а он берег свою репутацию правильного мента.

Истомившиеся в ожидании оперативники резво увели Иголкина вниз. Им предстояла неближняя дорога в ИВС, расположенный на окраинной улице Полины Осипенко. Подполковник отдал парням ключи от служебной «семёрки» с наказом соблюдать правила дорожного движения. Заглянувшего в дверной проём хозяина кабинета Сапега попросил подождать ещё пять минут. Придвинув к себе телефон, он позвонил заместителю начальника УУРа Волчукову и доложил о результатах работы. Товарищ полковник ожидаемо оказался благодушно хмельным, одобрил действия подчиненного, пообещав упомянуть о них на утренней оперативке у генерала. Второй звонок Сапега сделал начальнику отдела криминалистики прокуратуры области Пасечнику. Хохол гулеванил вовсю, в динамике телефона грохотал музон, перекрикивали друг друга визгливые женские голоса. Подполковник растолковал криминалисту — завтра понадобится следователь, чтобы передопросить Иголкина под видео. Дабы его слова гарантированно отложились в нетрезвом мозгу Пасечника, Сапега повторил их три раза, максимально членораздельно.

Здание РОВД он покинул в половине десятого. После энергозатратного поединка с бандитом навалилось опустошение. От давешнего званого обеда, кроме воспоминаний, осталось лишь урчание в животе. В холодильнике его холостяцкой квартиры съестного не водилось. От идеи вернуться под крылышко Людмилы Васильевны остановили воспоминания о том, с каким любовным трепетом она его провожала. Сомнений нет, ужин Людмила закатит царский, но потом придётся отрабатывать харч по полной программе, в камасутру играть. А завтра — рабочий день, в восемь надо быть на службе огурцом. Просканировав в голове варианты «куда пойти, куда податься», подполковник остановился на Юльке, работавшей техником в БТИ.

«А чего? Молодая, весёлая, без претензий, ребёнка должна уже спать уложить. Разносолов не предложит, но в честь праздничка прикупила, наверное, вкусненького. Кончает быстро, в двенадцать отобьемся, с утра брюки погладит, яишенку сварганит. Только надо ради приличия по пути цветочков хапнуть, да шампанского флакон», — утомившийся после плодотворного трудового дня Сапега полез во внутренний карман плаща за мобильником.

8

9 марта 2000 года. Четверг.