почти в полный рост от плеч до подошв ботинок, а сверху на нем, как путешественник на маленьком мостике, устроилась Хрисса. Мышелов не мог подняться больше ни на дюйм и очень смутно осознавал, как это ему удалось добраться хотя бы сюда.

На зов Мышелова сверху, как гигантский паук, спустился Фафхрд, на которого, казалось, страдания приятеля не произвели особого впечатления, и, честно говоря, при вспышке молнии стало видно, что его большое бородатое лицо ухмыляется от уха до уха.

– Посиди здесь немного, – сказал северянин. – До вершины не так уж далеко. По-моему, я видел ее при предпоследней вспышке молнии. Я поднимусь и втащу тебя наверх; всю веревку привяжем между мной и тобой. Около твоей головы есть трещина: я вобью туда колышек на всякий случай. А пока отдыхай.

И Фафхрд проделал все, о чем он говорил, так быстро и снова был на пути вверх так скоро, что Мышелов воздержался от высказывания всех тех сардонических замечаний, которые бурлили внутри его напряженного тела.

При последовавших за этим вспышках молнии видно было, как длинноногая и длиннорукая фигура северянина становится все меньше и меньше с радующей глаз скоростью, пока он не стал казаться таким же маленьким, как паук-охотник в глубине своей норки. Еще одна вспышка – и он исчез, однако Мышелов не был уверен, достиг ли он вершины или просто скрылся за изгибом камина.

Веревка, однако, продолжала тянуться вверх, пока под Мышеловом не осталась только небольшая петля. Все его тело болело теперь совершенно невыносимо, и еще ему было очень холодно, но он крепко сжал зубы и терпел. Хрисса выбрала этот момент, чтобы начать беспокойно расхаживать взад-вперед по своему маленькому человекообразному мостику. Вспыхнула ослепительная молния, и удар грома сотряс Звездную Пристань. Хрисса съежилась.

Веревка натянулась, дергая Мышелова за пояс; Мышелов хотел было перенести на нее свою тяжесть, прижав Хриссу к груди, но потом решил подождать окрика Фафхрда. Это было явно мудрым решением, потому что именно в этот момент веревка резко ослабла и начала падать на живот Мышелова, словно струя черной воды. Хрисса прижалась к его лицу, пытаясь отодвинуться как можно дальше от веревки, которая все падала и падала. Но вот ее верхний конец, щелкнув, ударил Мышелова под ложечку. Единственная радость заключалась в том, что Фафхрд не сверзился вслед за веревкой. После очередного, слепящего и сотрясающего гору удара стало ясно, что верхняя часть камина была абсолютно пуста.

– Фафхрд! – позвал Мышелов. – Фафхрд!!!

Ответом было только эхо.

Мышелов немного подумал, потом поднял руку и попытался нащупать около своего уха колышек, который Фафхрд забил одним ударом топора. Что бы ни случилось с Фафхрдом, ничего иного не оставалось, как только привязать веревку к колышку и спуститься с ее помощью туда, где камин был более узким.

Колышек вылетел при первом же прикосновении и с резким стуком полетел вниз по камину, пока очередной удар грома не поглотил замирающий звук.

Мышелов решил «сойти» вниз по камину. В конце концов, он же поднялся эти последние несколько десятков ярдов.

Первая попытка пошевелить ногой подсказала ему, что его мышцы сведены судорогой. Он никогда не сможет согнуть ногу и выпрямить ее снова, потому что просто соскользнет с опоры и упадет.

Мышелов подумал о шесте Глинти, затерянном в белом пространстве, и тут же задушил в себе эту мысль.

Хрисса, съежившись у него на груди, уставилась ему в лицо с выражением, которое в сиянии следующей молнии казалось печальным и в то же время критическим, словно кошка хотела сказать: «И где же эта хваленая человеческая изобретательность?»

* * *

Фафхрд едва успел выбраться из камина на широкий и просторный уступ, прикрытый сверху скальным выступом, когда в скалистой стене бесшумно распахнулась дверь ярдов двух высотой, в ярд шириной и две пяди толщиной.

Контраст между шероховатостью скалы и гладкой, как линейка, поверхностью темного камня, образующего боковые стороны двери, косяка и порога, был поистине замечательным.

Наружу пролился мягкий розовый свет и вместе с ним – аромат духов, тяжелые испарения, насыщенные снами о прогулочных лодках, дрейфующих по тихому морю в час заката.

Эти вызывающие наркотическое опьянение пары мускуса наряду с ударяющим в голову, словно алкоголь, разреженным воздухом почти заставили Фафхрда забыть о своей цели, но когда он коснулся черной веревки, это было все равно что прикоснуться к Хриссе и Мышелову на другом ее конце. Фафхрд отвязал веревку от пояса и приготовился закрепить ее вокруг толстой каменной колонны рядом с открытой дверью. Ему пришлось довольно сильно натянуть веревку, чтобы можно было завязать надежный узел.

Но насыщенные снами испарения сгустились, и северянин больше не чувствовал Мышелова и Хриссу на другом конце веревки. Честно говоря, он начал полностью забывать о своих двух друзьях.

А затем серебристый голос – голос, хорошо знакомый Фафхрду, – позвал:

– Войди, варвар. Войди ко мне.

Конец черной веревки незаметно выскользнул из пальцев северянина и тихо прошелестел по камню и вниз по камину.

Фафхрд, чуть пригнувшись, переступил порог, дверь бесшумно закрылась, как раз вовремя, чтобы заглушить отчаянный крик Мышелова.

Северянин оказался в комнате, освещенной розовыми шарами, висящими на уровне головы. Их мягкое теплое сияние окрашивало в розовый цвет портьеры и ковры, но особенно было заметно на светлом покрывале огромного ложа, которое составляло единственный предмет меблировки комнаты.

Рядом с кроватью стояла стройная женщина; черное шелковое платье скрывало все, кроме ее лица под черной кружевной маской, однако не могло спрятать плавные изгибы женской фигуры.

В течение семи бешеных ударов сердца Фафхрда она глядела на рыжебородого варвара, потом опустилась на ложе. Тонкая рука с кистью, обтянутой черным кружевом, выскользнула из-под складок платья, похлопала по покрывалу рядом с собой и замерла. Маска, не отрываясь, смотрела в лицо Фафхрда.

Он стряхнул с плеч мешок и отстегнул пояс с топором.

* * *

Мышелов закончил вбивать тонкое лезвие своего кинжала в щель у себя над ухом, пользуясь вместо молотка кремнем из своего мешка, так что при каждом судорожном ударе камня о рукоятку искры дождем летели во все стороны – крохотные молнии среди слепящих вспышек, все еще озаряющих камин, – пока сопровождающие их раскаты грома создавали шумный аккомпанемент ударам Мышелова. Хрисса устроилась у Мышелова на щиколотках, и время от времени он пристально смотрел на снежную кошку, словно хотел спросить: «Ну что, киска?»

Порыв насыщенного снегом ветра, с ревом рванувшего вверх по камину, на мгновение поднял мохнатого зверя на целую пядь в воздух и чуть не сдул самого Мышелова, однако