— Когда поднимается сильный ветер, он так воет в этих скалах, что будто дева плачет. Думаю, ты сам это скоро услышишь.

— Отец возьмёт меня с собой?

— Насколько я понял, да. Возьмёт. Вчера он говорил об этом.

Валли это не очень обрадовало. Ему нравилось всюду ходить вместе с папой, но… Алерик прекрасно понимал, почему мальчик взволнован. Положил руку ему на плечо, посмотрел в глаза, сердечно улыбнулся.

— Не бойся. Всё будет хорошо.

— Я знаю. Я ничего не боюсь!

Это было неправдой, но Валли давно усвоил, что о некоторых вещах врать необходимо. Особенно самому себе. Повторишь такое сто раз — и сам поверишь. А если командир сам не верит в себя, за ним никто не пойдёт: уж это папа много раз объяснял.

— Сходил бы ты к отцу. Он наверняка уже проснулся и захочет тебя видеть.

Это предложение Валли воспринял с энтузиазмом.

Шатёр отца стоял посередине военного лагеря, больше напоминающего кочевой табор. Солдаты были одеты кто во что горазд, но неизменно ярко, крикливо. Большинство носило лихие усы — подражая командиру, а также заткнутые за пояса пистолеты, кавалерийские сабли. Но вооружённых мужчин в лагере — хорошо ещё, если половина. Тут и там женщины, дети всех возрастов, старики-ремесленники, какие-то музыканты и прочая разношёрстная публика. К отряду постоянно кто-то прибивался — в поисках удачи или ради безопасности, а отец Валли никого не прогонял.

Он настаивал, что сражается за народ и потому всякому честному люду рад. Правда, честность многих спутников отряда была под большим вопросом — но Валли видел в каждом хорошего человека. Пусть очень по-своему, однако хорошего.

Поздним утром кто-то уже бренчал на лютне, отлынивавшие от работы девушки затянули песню. Парень в шутовском колпаке, которого отряд спас с эшафота неделю назад, ловко жонглировал пятью кинжалами. Зрелище имело огромный успех.

Но то по правую руку — а по левую картина наблюдалась более мрачная. Там к двум толстым столбам приколотили перекладину: получилась импровизированная виселица. В петлях болталось пять человек, уже не очень свежих. У каждого на груди висела табличка.

«Насильник и убийца», «Конокрад», «Сборщик налогов», «Холуй герцога Геделенского», «Королевский вербовщик». Очень показательный список преступлений.

— Валли! — окликнула мальчика курносая девушка. — Ну-ка, подь сюды!

Игнис вытащила из сумы маленький свёрток и поманила Валли им.

— Вот, держи!

Внутри оказались жареные каштаны, которые Валли просто обожал.

— Ещё парочку возьми, ещё. Я сама столько не съем.

По дороге Валли ещё успел переброситься парой слов с новобранцами, которые были старше его года так на четыре, попить свежего молока и помочь старому бойцу Эдвину с конём. Наконец он добрался до шатра.

Отец оттуда ещё не вышел, зато рядом сидела на перевёрнутом ведре необычная женщина.

Необычна она была уже тем, что Валли в ней женщину-то не сразу признал. Незнакомка была одета как мужчина, по-военному, на поясе у неё висела короткая сабля. Голову покрывал яркий платок, повязанный на морской манер. От неё буквально пахло морем — так Валли показалось. А ещё женщина была немного смуглой, темноглазой: явно не местная.

— Папа там? — Валли привык, что в отряде его знают абсолютно все.

— Там.

Женщина кивнула в сторону шатра, и теперь Валли заметил безобразный шрам на её щеке. Особой красотой незнакомка не отличалась и так, но увечье делало образ откровенно зловещим. Мальчику стало неудобно: наверное, он слишком откровенно пялился на изъян.

— Так ты, значит, Валли? Папаша, видать, хочет заделать тебе братиков и сестричек, пока ещё не поздно. Хей, а это у тебя что? Неужто уже сражаешься?

Она указала на длинный кинжал с круглой гардой, который Валли носил весьма демонстративно.

— Ещё нет. Но папа подарил.

— Покажи.

Валли вытащил кинжал из ножен и протянул женщине. Она осмотрела оружие с очевидным знанием дела.

— Хорошая штука. Только впредь шли посторонних с такими просьбами куда подальше, хорошо? Не надо давать своё оружие абы кому. Плохая примета, знаешь ли: к смерти.

— А как вас зовут?

Женщина рассмеялась.

— Хей… Моё имя, боюсь, слишком известное: детишек им часто пугают. Я тут ненадолго, не бери в голову.

— Так вы не с нами? Я думал, в отряд.

— Не-а. Я сам капитан.

Валли немного удивился, что она сказала «сам», а не «сама» — но рассудил, что чужестранка может плохо знать местный язык.

Тем временем отец показался из шатра. Валли он и не заметил поначалу — в отличие от морячки.

— Ох! Залупа конская, а такое хорошее утро было! И нате… Ты чего приехала-то?

— О, Церклас, я тоже рад тебя видеть.

— Чего приехала, говорю?

— Обсудить пару деловых вопросов, пока ты ещё жив.

— Пока жив!.. Не дождёшься! Ладно, дела — дело деловое. Эй, дорогуши! Эээй! Сладенькие мои, дуйте из шатра! Да-да, одевайтесь и дуйте. Видите: дела приехали!..

Церклас Геделенский, среди соратников — Церклас Ебовейший, был мужчиной крупным: ростом метра под два, с широченными плечами и могучей волосатой грудью. Из шатра он вылез в одних подштанниках, так что мощь фигуры командира могли нынче оценить все.

— Выходите, говорю, из шатра! А ты… да, ты! Эээ… Йовин, во! — командир наконец вспомнил имя болтавшегося рядом бойца. — Воды!

— У меня только вино… — солдат показал бурдюк и виновато пожал плечами.

— Да не пить, дуралей! Ведро!

Вскоре отец Валли окатил себя с головы до ног — и сразу стал выглядеть свежее. Холодная вода побежала по длинным рыжим усам. Тем временем из шатра вышли Анеса и Карин: на вид весёлые, но помятые. Ни одна из них не приходилась Валли матерью, но обеих Церклас звал своими жёнами и с обеими разом жил в этом шатре.

Что касается настоящей матери — Валли её никогда не видел и даже имени не знал, но особо горевать по этому поводу не приходилось. Анеса и Карин были весьма добры к мальчику — как, впрочем, и остальные в отряде.

Жёны расцеловали Церкласа и, получив по звонкому шлепку, быстро скрылись из виду. Незнакомка в морской одежде проводила их взглядом.

— Ты, Церклас, не многовато сил потратил с утра? Они скоро пригодятся.

— Да чего там, силы… раз-два — и готово.

— Надеюсь, это ты про своих кобылок, а не про него. С ним-то шутки плохи. Он ещё опаснее, чем