большевиков и их злодеяниях. Другое дело, что, владея этой информацией, Беседовский обращался с нею по своему усмотрению. Если для пользы дела он считал, что ее необходимо изменить в угоду обстоятельствам, он, не смущаясь, это делал, не останавливаясь перед прямой ложью. Беседовский, несомненно, был сторонником Троцкого. Сбежав из советского посольства в Париже и попросив во Франции политического убежища, Беседовский принялся со всею силой очернять Сталина и его режим. Одновременно своими «сенсациями» он зарабатывал себе на жизнь. Все это необходимо помнить, читая рассказ Войкова в пересказе Беседовского. При этом отметим, что участие Войкова в убийстве ранее никем не оговаривалось, то есть фамилия Войкова нигде не звучала. Вполне вероятно, что он был одним из «пяти чужих».

По словам Беседовского, Войков рассказал ему об убийстве Царской Семьи следующее: «Мырешили, что казнь произойдет в доме Ипатьева, в подвале. Трупы будут отвезены на грузовиках в Коптяковский лес и там сожжены. Я приказал моему секретарю Зимину затребовать в центральной аптеке серную кислоту и бензин, чтобы ускорить и облегчить уничтожение трупов. 14 июля Юровский и я отправились в Коптяковский лес, находящийся в 20-ти километрах от Екатеринбурга. Там мы выбрали две поляны, где тела должны были быть свалены в кучу наподобие бревен, и две шахты, куда должен был быть сброшен пепел и остатки. Это не представляло никакой трудности: окрестности Екатеринбурга изобилуют лесами и шахтами. Дороги — пустынны.

Главной задачей было казнить Николая, его семью и челядь наиболее быстрым способом. Это было не так легко сделать. Охрана Ипатьевского дома состояла из ненадежных людей. Они могли проболтаться. Юровский даже предложил ликвидировать нескольких охранников, чтобы быть уверенным в сохранении тайны. Но Белобородов категорически возражал. Это были рабочие Злоказовской фабрики. Их ликвидация могла вызвать настоящий бунт в городе.

Днем 16 июля Юровский выглядел очень нервным. Он мне предложил отправиться после обеда в Ипатьевский дом посмотреть, все ли идет там хорошо. Вечером Ермаков объявил, что все приготовления закончены. Отряд ЧК, состоящий из латышей и венгров и десяти членов районного комитета партии, должен был участвовать в казни. Мы раздали маузеры, револьверы наганы и два пулемета. Около полуночи Юровский отправился будить царя, его семью и четверых людей свиты, включая доктора Боткина. Им было сказано, что готовится нападение на дом Ипатьева и что их переводят в другое место. Пленники оставались спокойными и не чувствовали опасности. Около половины второго ночи Николай II, его семья и свита вышли из своих комнат. Ведомые Юровским, они спустились во двор, потом прошли в подвал. Юровский принес три стула, для Николая II, царицы и царевича. Доктор Боткин встал позади царевича.

Когда все собрались, Юровский дал нам знак. Мы открыли дверь. Я должен был лично руководить огнем и приказать казнить последнего русского царя, но Юровский меня определил. Он вытащил из своего кармана бумагу и быстро прочел: «Николай Александрович! По постановлению Уральского Совета вы приговорены к смерти!»

Бывший царь перекрестился и обернулся к своей семье. В этот момент Юровский обратился ко мне: «Вы готовы?» Я проверил мой маузер. В этот момент царь повернулся к Юровскому и принялся что-то говорить дрожащим голосом, прерываемым нервными спазмами. Я услышал, как Юровский сказал: «Довольно болтовни! Революция гибнет, и вы вместе с нею!» Потом он обратился к нам: «Начинайте!» Произнеся эти слова, он направил свой револьвер в сторону царя. Я в свою очередь скомандовал: «Стреляйте куда попало!»

Мы все открыли огонь и стреляли несколько минут. Подвал весь наполнился дымом и тошнотворным запахом крови. Великие княжны еще стонали. Их приходилось добивать выстрелами из револьверов. Царевич был добит Юровским. Я лично добил Николая II.

В этот момент Ермаков воскликнул: «Горничная царицы и младшая дочь Анастасия еще живы!» Два латыша-чекиста бросились добивать Анну Демидову и самую младшую из дочерей Анастасию. Лицо последней было рассечено штыком одного из латышей. Около двух часов ночи все было кончено».

Нетрудно заметить, что в основном «Рассказ Войкова» представляет собой компиляцию из показаний обвиняемых Медведева и других. Даже такие слова, как «тошнотворный запах крови», практически полностью заимствованы у Медведева. Это цитирование неудивительно: к моменту написания Беседовским своей книги уже вышел труд Н. А. Соколова, то есть Беседовскому были известны показания Медведева. Остальное было делом литературной обработки.

Но тем не менее в «Рассказе Войкова» есть детали, которых нет в книге Соколова, и вот эти-то детали и представляют собой главный интерес.

Во-первых, вслед за «Записками Юровского» и «Исповедью Белобородова» повторяются сведения о чрезвычайной засекреченности убийства. Войков даже говорит о том, что Юровский собирался расстрелять несколько охранников.

Во-вторых, появляются новые сведения об убийцах. По Войкову, ими был «отряд ЧК, состоящий из латышей, венгров и десяти членов районного комитета партии». Этих подробностей нет ни у Юровского, ни у Белобородова.

В-третьих, у Войкова вдруг выясняется, что Император Николай II, которого Юровский после первого же выстрела «убил наповал», оказывается, выжил, и Войкову пришлось его дострелить.

Вот, пожалуй, и все новые подробности убийства, заслуживающие внимания. В рассказе Войкова много нелепостей. Так, если он утверждает, что убийцы стремились убить Царскую Семью как можно быстрее, то зачем Юровскому понадобилось читать Государю бумагу, в которой было написано: «Николай Александрович! По постановлению Уральского Совета вы приговорены к смерти!» Он что, не мог сказать это своими словами? И тем более, что мог читать еще Юровский после этих строк, когда самое главное он уже произнес? Конечно, и прерывающийся спазмами голос Царя, и дерзкий ответ Юровского — призваны в рассказе Войкова — Беседовского придать преступному акту значение совершаемого революционного правосудия.

Свидетельства П. З. Ермакова. Свидетельства Ермакова, одного из самых одиозных участников преступления, дошли до нас из разных источников. Вообще Ермаков пользовался каким-то особым доверием советских властей. В тот момент, когда почти