– Фини, германец тебя услышит. Он сейчас близко, очень близко.

– Да не стану я стрелять. Просто должен его снова увидеть, вот и все. А стрелять не стану.

Мохаммед достал из рюкзака бутылку джина и протянул Флинну. Тот сделал глоток.

– Стой здесь, – повторил Флинн голосом, охрипшим от налитого в бутылку неразбавленного спирта.

– Будь осторожен, Фини. Он ведь старый, норовистый… так что ты поосторожней там.

Мохаммед смотрел, как Флинн выходит на поляну. Шел он медленно, неторопливо, как человек, явившийся на встречу в заранее оговоренное время. Вот он добрался до рощи и, не останавливаясь, вошел в нее.

Взрыхляющий Землю спал стоя. Маленькие глазки его были плотно закрыты морщинистыми веками. По щекам сочились слезы, оставляя длинный темный след, и над ними кружилась прозрачная кисея гнуса. По плечам свисали изорванные уши, как боевые знамена в безветренный день. Упершиеся в землю бивни, как костыли, поддерживали его старую шишковатую голову, а между ними свисал тяжелый, серый и вялый хобот.

Флинн увидел слона и, огибая стволы деревьев, двинулся прямо к нему. Вся обстановка казалась нереальной: золотистые лучи низкого солнца проникали сквозь ветки и, отражаясь от листьев, мерцали и переливались зеленоватой дымкой. И сама роща так и звенела непрерывным хором цикад.

Флинн сделал крюк и, оказавшись нос к носу со спящим слоном, подобрался еще ближе. Не доходя до него десятка шагов, он остановился. Стоял перед ним, широко расставив ноги, винтовку держал наготове у бедра и, закинув назад голову, разглядывал огромную тушу старого самца.

До самой этой минуты Флинн был все еще убежден, что стрелять не станет. Он пришел, чтобы всего только посмотреть на него разок, но, увы, эта мысль оказалась тщетной, как обещание алкоголика сделать всего только глоточек. Флинн уже чувствовал затеплившийся у него в мозгу огонек безумия, пламя которого разгоралось все жарче, охватывая весь организм, наполняя его, как сосуд вином. Пламя уже подступило к горлу… Флинн попытался удержать его там, но, помимо собственной воли, руки его уже поднимали винтовку. Вот приклад уперся в плечо. Тут Флинн вдруг с удивлением, словно со стороны, услышал чей-то голос – этот голос столь отчетливо прозвенел по всей роще, что цикады мгновенно умолкли. Это был его собственный голос, он сам завопил наперекор сознательному намерению.

– Ну давай же, давай! – кричал он.

И слон рванул с места в карьер. Прямо на него, как черная скала, оторванная от горы взрывом динамита. Он видел этот бросок через прицел винтовки, видел, глядя на мушку, которая твердо застыла в самом центре бугристого лба старого самца, между его глазами, где в основании хобота пролегла глубокая поперечная складка кожи.

Прогремел оглушительный выстрел и, отражаясь от толстых стволов хинных деревьев, рассыпался на тысячу отголосков. Слон был убит наповал. Ноги его подогнулись, увлекаемый вперед силой инерции, он полетел кувырком, как мощная лавина из костей, мяса и длинных бивней.

Флинн, как ловкий матадор, тремя быстрыми прыжками отскочил в сторону, однако один бивень все-таки настиг его. Он ударил его в бедро с такой силой, что Флинна отшвырнуло на двадцать футов, винтовка, вращаясь, выскользнула у него из рук, он шмякнулся на землю, покатился по мягкой, устланной толстым слоем всякого сора и лиственного перегноя почве и застыл, нижней половиной туловища вывернувшись под немыслимым углом к верхней. Его хрупкие, старые кости переломались, как тонкий фарфор, шар бедренного сустава выскочил из гнезда, а кости таза полностью раздробило.

Лежа лицом вниз, Флинн даже слегка удивился, что не чувствует никакой боли. Он ощущал лишь, как зубчатые края костей скребутся один о другой, при малейшем движении глубоко впиваясь в мышцы, но никакой боли не чувствовал вообще.

Медленно, подтягиваясь на локтях вперед, Флинн пополз к туше старого самца, а за ним по земле волочились уже бесполезные ноги.

Наконец дополз и одной рукой коснулся пожелтевшей колонны бивня, который его изуродовал.

– Ну вот, – прошептал он, поглаживая гладкую его поверхность так же нежно, как мужчина в первый раз прикасается к своему первенцу-сыну. – Ну вот, наконец-то ты мой.

И вот тогда он впервые почувствовал боль, закрыл глаза и съежился, прижавшись к огромной, мертвой, остывающей туше существа, которое прежде звали Взрыхляющим Землю. Боль звенела в его ушах, как оглушительное пение бесчисленного множества цикад, но он все-таки сумел расслышать голос Мохаммеда:

– Фини. Это было очень неблагоразумно.

Он открыл глаза, увидел озабоченное обезьянье лицо Мохаммеда.

– Позови Розу, – прохрипел он. – Позови нашу Долговласку. Скажи, чтоб пришла ко мне.

Флинн закрыл глаза и снова закачался на волнах боли. Интенсивность ее и темп постоянно менялись. Сначала боль звучала как барабаны, тамтамы, стучащие где-то глубоко в недрах организма. Потом становилась похожа на море, и он раскачивался на вздымающихся и вновь опадающих волнах страшных страданий. Снова наступила ночь, холодная, черная ночь, ему стало очень холодно. Он постоянно стонал и дрожал, пока ночь не уступила место солнцу. Это был огромный, огненный шар боли, бросающийся копьями слепящего света, бьющего в его сомкнутые веки. А потом снова застучали барабаны.

Время теперь ничего не значило. Флинн плыл по волнам боли, и было совершенно не важно, прошла ли минута или миллион лет, когда вдруг сквозь бой барабанов он услышал рядом какое-то движение. Шуршание шагов по умершим листьям, бормочущие голоса, которые не имели никакой связи со всепоглощающей болью.

– Роза, – прошептал Флинн. – Ты наконец пришла!

Он повернул голову и с усилием открыл глаза.

Над ним стоял Герман Флейшер. Он самодовольно усмехался. Лицо майора раскраснелось, как роза, в рыжеватых бровях сверкали капельки пота, дышал он тяжко и часто, словно только что бежал, но тем не менее он усмехался.

– Вот как! – с довольным видом пыхтел он. – Вот как!

Потрясение, испытанное Флинном при виде этого человека, было несколько смягчено завесой боли, в которой он плавал. До блеска надраенные сапоги Флейшера были покрыты пылью, под мышками темнели пятна просочившегося сквозь плотный вельвет пота. В правой руке он держал пистолет, а левой сдвинул на затылок шляпу.

– Герр Флинн! – радостно воскликнул он и захихикал смачным, заразительным смехом здорового ребенка.

Флинн даже слегка удивился, как это Флейшер так быстро нашел его в этой пересеченной местности, в этом густом лесу. Выстрел, конечно, привлек его внимание, но почему он прямо направился к роще хинного дерева?

И вдруг он услышал шорох, взмахи крыльев в воздухе и посмотрел вверх. Сквозь густые ветки в синем до боли небе кружили стервятники. Широко расправив черные крылья, они разворачивались, описывали круги, пикировали, наклоняли в полете