Шрифт:
Закладка:
Семейные моменты письма вполне понятны, ведь дружба Дарьи Константиновны с великой княгиней привела к ещё одному возвышению рода Опочининых – Долли вышла замуж за человека, занимавшего весьма высокое место в императорской семье. За Его Императорское Высочество Евгения Максимилиановича князя Романовского герцога Лейхтенбергского, то есть за сына великой княгини. Вот так Опочинины вошли в родство с русским императорским домом.
Как в высшем свете был принят этот брак? А весьма неоднозначно. Сам великий князь Александр Александрович (будущий император Александр III) его совершенно не одобрил. Зная крайнюю несерьёзность герцога Евгения, он не ожидал от его супружества ничего хорошего и не верил в благотворность таких семейных уз. Известно его письмо по этому поводу, в котором он без обиняков говорит: «…Могу Вам передать самую новую новость о свадьбе Евгения Максимилиановича с Опочининой, которая была у нас фрейлиной. Каково, как Вам нравится это? Просто комедия, да ещё преглупейшая».
Но, кажется, Александр Александрович в этом случае ошибся. Женитьба на немалое время остепенила герцога, который дотоле имел плохую репутацию буяна и гуляки, много «шатавшегося» по заграницам и проказившего в Париже. Его мать, великая княгиня Мария Николаевна, имевшая четырёх сыновей, за Евгения особенно переживала. И её письма говорят, что брак с Долли Опочининой её утешил, сын стал вести себя благопристойно. В молодой семье появилась дочка, которую все ласково звали «Долинька»…
А в высшем свете блистательный брак Опочининой у некоторых людей вызвал и откровенную зависть. Так её родственница О. Н. Скобелева откровенно заявляла, что брак её племянницы Долли с Евгением «ей просто невыносим». Она всерьёз рассердилась на обеих племянниц и за глаза, не стесняясь, называла их «противные опочалки».
Ho, впрочем, причина таких неудовольствий вскоре прояснилась. Когда тяжёлая болезнь унесла в могилу графиню Богарне, то её тётушка О. Н. Скобелева приложила все усилия для того, чтобы сблизить овдовевшего герцога со своей дочерью Зинаидой. И преуспела в этих усилиях, герцог своим вторым браком сочетался с Зинаидой.
Но на этот раз в браке любви и согласия не случилось, и Евгений снова загулял и повёл жизнь вполне несерьёзную. Впрочем, это уже не касалось Опочининых, а милая их сердцу «Долинька» (Дарья Евгеньевна) оба своих брака имела с людьми высокого светского положения. Её первый супруг – это князь Лев Михайлович Кочубей, а второй – барон Гревениц, сенатор, директор общей канцелярии министерства финансов, и, кажется, отсюда мы уже можем перейти к портретам подлинных «усадебных людей» Опочининского рода.
Мы полагаем, что среди Опочининых первого такого человека нам следует усмотреть ещё во второй половине XVIII века. И это будет уже явная и несомненная личность мира усадебного – книжного, мечтательного, философического… Мира во многом идеалистического и трудно примиряющегося с реальной российской действительностью. Без сомнения, личность незаурядная, яркая и даже трогательная. Нам пора назвать этого редкостного героя тех дней.
Иван Михайлович Опочинин. Молодой, для своего времени весьма просвещённый помещик жил уединённо, в своей ярославской усадьбе, посвящая свои дни книгам и философическим размышлениям. Большая усадебная библиотека стала его лучшим миром общения, за пределами которого он не находил равного ей разумного и культурного общения. Это добровольное одиночество всё больше уводило его в «страну» идеалистических мечтаний, которая была так несхожа с повседневным бытом соседей-помещиков.
Иван Михайлович всё более отчуждался от их простого и невысокого бытия и всё глубже уходил в печальное философствование о незначительности и неценности современной ему русской жизни. Она становилась для него лишённой надежд на светлое и благородное общение, на возвышенные мысли и деяния. И всю современную ему российскую повседневность он оценивал столь же низко, как совсем не способную благородному человеку дать смысл его существования.
Молодой уездный философ до полной безнадёжности разочаровался в русской реальности и пришёл к полному отрицанию возможности жизни, достойной мыслящего и душевно чувственного человека. А коли так, то для чего же такому человеку эта, с позволения сказать, жизнь? Он совсем не дорожит ею, она для него неценна, более того – тягостна и нелюбезна? Эти прощальные, трагически безнадёжные мысли он доверил своему последнему философическому писанию, предсмертному письму.
В этом письме он отказывает современной ему жизни во всякой благородной значимости и едва не приходит к отрицанию её божественной изначальности. (Не случайно это письмо профессор Е. А. Ермолин назвал «манифестом выношенного философского атеизма»…) Опочинин совершенно отрицает для себя возможность соглашения или хотя бы примирений с такой реальностью. Более того, не желает своего собственного существования в ней, не допускает его продолжения. Единственный предмет, расставание с которым его сокрушает – это усадебная библиотека. Он восклицает: «Друзья мои, книги, на кого я вас оставлю?! Я не вижу людей, которые могли бы понять и оценить вас…»
Этот усадебный затворник, книжник и философ, покончил свою молодую жизнь 7 января 1793 года, не найдя пути из мира книжного в мир житейский. Но… Но чётко обозначив путь многих последующих Опочининых. Тоже книголюбов, тоже мыслителей. Но уже видевших реалистическое применение своих идей и прилагавших старания претворить их в земные добрые дела.
Фёдор Константинович Опочинин. Должно быть, этот замечательный провинциальный просветитель, которого мышкинские земцы с глубоким чувством называли «своим вождём», в роду Опочининых являлся самым ярким воплощением «усадебного человека», обретшего лучшие гражданские чувства и предпринимавшего активные гражданские действия. Мы много раз обращались к рассмотрению его жизненных трудов, а потому сейчас будем краткими и лишь обозначим основные вехи этой весьма примечательной жизни.
…Начиналась она в 1846 году, в семье флигель-адъютанта императора Николая I Константина Федоровича Опочинина и его супруги Веры Ивановны (урождённой Скобелевой). Раннее детство Фёдора прошло в родовой усадьбе Шишкино Мышкинского уезда, а затем следовали учёба в петербургской Ларинской гимназии и Петербургском университете. Не закончив университет, Фёдор Константинович поступает на государственную службу, которую несёт «с усердием и ревностностью» (это отмечают служебные характеристики) и одновременно обращается к общественной гражданской деятельности. Он быстро достигает чина статского советника и звания камер-юнкера Двора его Величества, но всё более интересуется не государственной службой, а общественными и гражданскими делами. С 1870 года он – член Императорского Географического Общества, а с 1674 года – член Императорского Русского Археологического Общества.
В работе этих обществ он принимал активное участие, а в Русском Археологическом Обществе являлся секретарём отделения славяно-русской археологии и принимал практическое участие в её трудах весь мышкинский период своей жизни, который пришёлся на 70-е годы XIX столетия. Особенно яркой стала их вторая половина, когда, возглавив Мышкинское земство, Фёдор Константинович развил широкую деятельность по
