–Это насчет Сигюрвина.

–Ты снова погрузился в это расследование?

–Ну, не то чтобы погрузился. Я за ним просто наблюдаю.

–Наверно, тебе стало не по себе, когда его нашли.

–Не без этого. Я такого не ждал. Я вообще не надеялся, что Сигюрвин отыщется.

–Наверно, ты как раз надеялся: что он не найдется.

Конрауд посмотрел на сына.

–Я этим делом наелся по горло. А теперь меня в него снова втягивают. Не надо мне было встречаться с Хьяльталином в тюрьме.

–Ты ведь не мог иначе.

–Да, наверное, не мог.

–И тебе так и не удалось стряхнуть это с себя.

–Было бы неплохо раз и навсегда докопаться до сути этого дела,– сказал Конрауд.– И сейчас как раз была бы самая пора.

15

Осенние циклоны стали реже, погода улучшилась. Конрауд пытался сполна насладиться ласковыми солнечными осенними днями и отправлялся на долгие прогулки по заросшей лесом долине рек Этлидараур. Он был уже не так ловок, как раньше, тело стало менее гибким и проворным, суставы, ноги и спина побаливали. А в остальном здоровье у него было отменное, он редко недомогал, только принимал в день одну таблетку для снижения холестерина в крови – и больше ничего.

Во время одной из таких прогулок он позвонил Сванхильд.

–Тебе еще что-нибудь известно о том орудии, которым был убит Сигюрвин?– спросил он.– У тебя есть какие-нибудь соображения, что это могло быть?

–Наверное, труба или арматура, какой-нибудь тяжелый предмет, может, монтировка. Что-нибудь, склонное ржаветь. В ране мы нашли фрагменты ржавчины, а сейчас исследуем следы других веществ или оставшуюся грязь. Он получил два удара. И это не несчастный случай. Он ни на что не упал. Его кто-то ударил с целью нанесения увечий. Ты Марту не расспрашивал?

–Нет,– ответил Конрауд.– Значит, оба удара пришлись по затылку?

–Можно представить, что нападение застало его врасплох. К нему кто-то незаметно подкрался. Я не нашла никаких признаков того, чтоб он хоть как-то защищался. Других повреждений на теле нет. Судя по всему, он обладал отменным здоровьем, потому что был молод.

–А есть какие-нибудь объяснения тому, почему его затащили на ледник? Какая им от этого выгода?

–Если надо что-то спрятать – чем ледник хуже других мест?

–Но мы-то про него не подумали.

–Ты от меня все время будешь бегать?– спросила Сванхильд, когда Конрауд собрался закончить разговор.

–Не знаю,– ответил он.– Но мы же с тобой разговариваем?

–Не о том, что важно.

–По-моему, я от тебя вовсе не бегаю.

–Ты так поступал с тех самых пор, как она заболела,– сказала Сванхильд.– Может, тебе пора перестать?

–Мне надо было рассказать ей все о нас.

–А чем бы ей это помогло?

–Не знаю, но мне бы точно полегчало,– ответил Конрауд.– Я должен был бы рассказать ей все-все, да так и не стал, а потом уже было поздно.

На этом разговор завершился, и Конрауд продолжил свою прогулку вдоль Этлидараур. Раньше тем же днем у него были дела в центре города, он заходил в Центральную больницу и ненадолго встретился с больничным пастором – последним человеком, с которым Хьяльталин разговаривал перед смертью. Этого пастора Конрауд знал и считал его приятным человеком. В свое время пастор даровал им утешение, когда усилилась болезнь Эртны. Он все знал о Конрауде и Хьяльталине и сказал, что почти ждал, что Конрауд к нему заглянет.

–А в целом у вас как дела?– спросил пастор, пока они сидели в больничном коридоре.

–Спасибо, хорошо,– ответил Конрауд.– Стараюсь не скучать.

–Это хорошо,– ответил пастор – человек лет пятидесяти, со спокойными манерами, тихим убаюкивающим голосом, который он никогда не считал нужным повышать.– Наверное, вы хотите что-то узнать про Хьяльталина? Или я ошибаюсь? Вряд ли вы начали верить в Бога?

Конрауд улыбнулся. Однажды они дискутировали о божественном, но дискуссия получилась довольно односторонней. Конрауд – знакомый с Библией атеист – считал идею Бога абсолютно нелепой, заявлял, что не верит в идею творения, а догмат о трех лицах (Бог – Иисус – Святой Дух) считал в лучшем случае непонятным. Кто такой этот святой дух, спрашивал он. Разве его не изобрели на каком-то церковном соборе? На конференции!? Мол, кто за троичность, поднимите руки! Конрауд начал сердиться. Пастор – малорослый, плотный, по имени Пьетюр,– не стал с ним спорить.

–Он так и не признал свою вину,– немного помолчав, сказал Конрауд.– Я думал: авдруг он под конец что-нибудь сказал? Я виделся с ним в тюрьме за несколько недель до его смерти.

–Он мне рассказывал.

–Выглядел он скверно.

–Да, его состояние резко ухудшилось. Но он не считал, что виной этому пребывание в тюрьме. Хьяльталин был рад, что вы к нему заглянули. Он об этом говорил.

–Я спросил: раз уж он в таком положении, не желает ли он сказать правду, ведь ему все равно нечего терять. Но толку от этого не было.

–Разумеется, содержание нашего с Хьяльталином разговора не подлежит разглашению,– ответил пастор,– но если вы ищете что-нибудь в таком роде, то я отвечу вам: он заявлял то же, что и раньше.

–Он вообще говорил об этом деле?

Пастор задумался.

–Если честно, его мысли были сосредоточены не на нем. Мы с ним беседовали о других вещах.

–А о леднике он что-нибудь говорил? О замужней женщине? Об Эскьюхлид?

Пастор помотал головой.

–Его навещало много людей?– спросил Конрауд.

–Нет. Его родителей нет в живых. Сестра живет за границей и не успела приехать вовремя. Она побывала на похоронах, а потом снова – к себе домой. Я не видел, чтоб к нему приходило много друзей. Он был один, всеми покинутый. Не знаю, может, другие от него отвернулись из-за всей этой истории с Сигюрвином.

–Может быть,– согласился Конрауд.

–Вечером или ночью перед его кончиной… совсем из головы вылетело…

–Что?

–…я собирался проведать его, и у него сидела женщина, которой я раньше не видел. Я не разглядел ее как следует. Она сидела ко мне спиной и как будто не стремилась привлекать к себе внимание. Не поздоровалась,– а Хьяльталин подал мне знак, что хочет остаться с нею наедине. Через некоторое время, когда я снова проходил мимо, она уже ушла. Я спросил: мол, это его сестра?– а он не стал отвечать.

–Как она выглядела?

–Я плохо разглядел. Я же сказал: она сидела ко мне спиной и старалась не привлекать к себе внимания. Это точно была не его сестра: та пришла через некоторое время после того, как он умер, и жалела, что не застала его в живых. Мне стало любопытно, что это была за женщина – нам, пасторам, ничто человеческое не чуждо,– и я стал расспрашивать о ней тех, кто заботился о Хьяльталине, но ее никто не видел. Это было очень поздно вечером, а в расспросы я пустился на следующий день, и мне так ответили. Ее никто не заметил! Она совсем ненадолго заходила.