Шрифт:
Закладка:
«На высшей ступени своего искусства… Клейст роковым образом достиг высшей ступени своего одиночества. Никогда он не был так забыт миром, так бесцелен в своей эпохе, в своем отечестве… Его страсти иссякли, силы истощены, надежды разбиты».
…Части Первого корпуса Великой армии Наполеона, готовящейся к походу в Россию, формировались на Эльбе с середины 1811 года. Клейст видел, Клейст больше не мог терпеть. Он страдал от одиночества, но уходить из этого мира в одиночку не хотел! Клейст нашел родственную душу. Смертельно больную Генриетту Фогель… Ей было все равно, как умирать.
21 ноября 1811 года они пришли на берег озера Ваннзее, на юго-западе Берлина. Устроили что-то вроде пикника, бросали камушки в воду…
Сначала он застрелил Генриетту, потом – себя. Незадолго до смерти Генрих фон Клейст написал своей сестре Ульрике: «Истина в том, что мне ничто не подходит на этой Земле…»
Глава четвертая
Из России
Известие о переносе останков Наполеона с острова Святой Елены в Париж вызвало настоящую бурю в России. Лермонтов написал стихотворение «Последнее новоселье», в котором восхвалял Наполеона и критиковал французов.
Меж тем, как мир услужливой хвалою
Венчает позднего раскаянья порыв
И вздорная толпа, довольная собою,
Гордится, прошлое забыв, —
Негодованию и чувству дав свободу,
Поняв тщеславие сих праздничных забот,
Мне хочется сказать великому народу:
Ты жалкий и пустой народ!
Белинский отреагировал словами: «Какую дрянь написал Лермонтов о Наполеоне и французах…» Баталия развернулась серьезная.
Русская литература и Наполеон – тема неисчерпаемая. В отношении к императору в России есть все, кроме равнодушия. Волнует, волновал и будет волновать. Так сложилось. Не буду объяснять почему, а лишь констатирую, что после Франции Наполеон наибольшей популярностью пользуется в России. А уж в литературе XIX века он, считай, вообще один из главных героев, да и впоследствии в покое его не оставляли.
«Фундаментальный подход» предполагает разделение на периоды, анализ тенденций и прочее. Однако я исхожу из того, что Наполеон практически всегда предполагает что-то личное. Такая фигура. И захочешь быть объективным – не сможешь.
Это заметно упрощает выбор, остается лишь его объяснить. Мой выбор – Александр Сергеевич Пушкин, Лев Николаевич Толстой и Марина Ивановна Цветаева.
Пушкин – потому, что он не только великий поэт, но и историк.
Толстой… Во времена Французской революции был такой неистовый якобинец Анахарсис Клоотс. Ярый антиклерикал, называвший себя «личным врагом Иисуса Христа». Человек с убеждениями, за которые он поплатился жизнью в тридцать восемь лет. Толстой жил долго, хотя и не сказать, что счастливо. И он вполне мог бы называть себя «личным врагом Наполеона». «Врагом» писатель оказался очень успешным. До сих пор миллионы людей оценивают императора по «Войне и миру». Хотя «Наполеон Толстого» – пример редкой предвзятости. Впрочем, великие могут себе такое позволить…
Марина Цветаева тоже предвзята, конечно. Ее отношение к Наполеону – настоящая страсть. Удивительная и труднообъяснимая, как любое подлинное чувство.
…Я выбрал троих. Вполне достаточно для того, чтобы понять – почему Наполеон вызывал и вызывает столь сильные эмоции у наших соотечественников.
«Зачем ты послан был и кто тебя послал?»
Александр Сергеевич Пушкин. 1824 год. Только великие могут вот так, в одной строчке.
«Послан» – и тебя сразу вырывают из обыденности. «Зачем» и «кто» – и будешь до конца жизни искать ответы на вопросы. Пушкин много писал о Наполеоне, но ответов не дал. Точнее, даже при небольшом желании найти их можно, что и делалось неоднократно, однако меня пока никто не убедил.
Сложная это тема – «Пушкин и Наполеон». Некоторые литературоведы, да и историки, считают, что великий поэт мог уж получше многих судить о великом императоре хотя бы на том основании, что он его современник. Спорный, прямо скажем, аргумент. В войну 1812 года Пушкин – подросток. Ему было всего шестнадцать, когда закончилась «эпоха Наполеона» (1815). И чуть больше двадцати, когда император скончался (1821).
Современник? Разумеется. Но при «живом Наполеоне» Пушкин еще совсем молод, а значит, в его размышлениях больше эмоциональности, чем постижения.
В общем, «блажен, кто смолоду был молод, блажен, кто вовремя созрел». Это я к тому, что как раз к моменту смерти Наполеона сам Пушкин уже вполне «созрел». И говорить о каком-то осмыслении стоит уже на основании стихов, написанных после 1821 года. Я высказываю лишь собственное мнение.
Да, у Пушкина есть немало произведений, написанных до роковой даты.
О вы, которых трепетали
Европы сильны племена,
О галлы хищные! и вы в могилы пали.
О страх! о грозны времена!
Где ты, любимый сын и счастья и Беллоны,
Презревший правды глас, и веру, и закон,
В гордыне возмечтав мечом низвергнуть троны?
Исчез, как утром страшный сон!
Воспоминания в Царском селе, 1814
Или 1815-й, «Наполеон на Эльбе»:
В уме губителя теснились мрачны думы,
Он новую в мечтах Европе цепь ковал…
Злодей, одним словом. А как еще Пушкин должен был тогда воспринимать Наполеона? Конечно, злодей. Его друзья, будущие декабристы, думали точно так же. Суждения поэта об императоре в ту эпоху естественные, правильные, но вряд ли их можно назвать оригинальными. Упрекать за это юного Пушкина не стоит. У него еще будет время переосмыслить свое отношение к Наполеону. И кстати, «тема злодейства» из его творчества не уйдет.
Есть, впрочем, важный нюанс. У Пушкина нет особого личного отношения к Наполеону. Как у Толстого и тем более Цветаевой. Но поэт жил как раз в те времена, которые часто называют «эпохой страстного историзма». Когда в прошлом, причем совсем необязательно далеком, искали ответы на все вопросы. Наполеон – именно та фигура, которая объясняла многое. Или запутывала. По-разному получалось.
Наполеон уникален не тем, что при жизни стал легендой, а тем, что уже при его жизни появилась легенда о нем. И любое историко-философское осмысление «личности и деяний» обязательно предусматривает «фактор легенды». Парадокс же заключается, во-первых, в том, что в самой «легенде» правды и вымысла примерно поровну. Во-вторых, можно выбирать, что считать правдой, а что – вымыслом.
К чему я веду? К тому, что в XIX веке очень любили объяснять прошлое, настоящее и будущее с
