Наоко, горько рыдая, выбежала из комнаты. Что бы там ни говорила мать, сама она все равно не забудет — виновата перед подругой! Только из-за нее, из-за нее одной, жизнь Окити разрушена навсегда! «Но, Боже, — продолжала рассуждать Наоко, — это же был детский каприз невинной девочки — пройтись по центральной площади! Я и предположить не могла, к какой трагедии приведет наша прогулка… Почему, ну почему не могли они проехать мимо и оставить ее в покое?!» Вот о чем размышляла Наоко, когда стояла у салона и с каменным лицом смотрела на толпу разъяренных сплетниц, незаслуженно ругающих и проклинающих Окити. Да ее подруга была более достойная женщина, чем все они, вместе взятые! Противно слушать, как жестоко осуждают ее эти пустые бездельницы, хотя ровным счетом ничего о ней не знают! Поскорее бы уйти куда-нибудь, не видеть злобных глаз, не слышать ядовитых слов!..

Сама того не сознавая, Наоко побрела к берегу моря и через некоторое время оказалась возле огромного камня. Это было их любимое с Окити место, они называли его «площадкой мечтаний»… Как часто прибегали сюда в детстве — поговорить по душам, помечтать вместе, поделиться друг с другом самыми тайными мыслями и желаниями… С тех пор Наоко избегала, боялась приходить сюда — слишком уж много печальных, болезненных воспоминаний об Окити вызывал в сознании этот валун у самой кромки воды. Но сегодня ей хотелось думать о подруге.

Скала на прежнем месте, ничто здесь не изменилось за эти годы… волны все так же спокойно омывают берег, птицы распевают свои песни и перепрыгивают с ветки на ветку на деревьях у нее за спиной. Изменились только она сама и Окити, и все потому, что их жизни и мечтания разрушены беспечным желанием, прихотью одного-единственного мужчины…

«Но это же несправедливо! — с горечью размышляла нахмурившаяся Наоко. — И море, и песок, и камень вот этот равнодушно продолжают существовать день за днем, им все равно, что сталось с нами. Они и не ведают о тех превратностях судьбы, которые пришлось пережить нам. Окити очень любила это место и эту скалу, а вот скале, например, нет дела до того, что происходит с нами… Почему, почему все в нашей жизни пошло не так, как должно бы?»

Наоко не помнила, как долго просидела у моря, и спохватилась, что пора возвращаться домой, только когда вокруг стемнело и холодный вечерний ветер напомнил ей, что в легкой одежде она очень скоро замерзнет… Тогда наконец вскочила с камня и бросилась бежать по тропинке, ведущей к селению. Дзиро и дети могут отправиться на поиски, тем более что не успела она приготовить для них ужин. Наоко вздохнула — все чаще ей стало казаться, что на большее не способна и ее предназначение в жизни — обслуживать супруга и детей.

С недавнего времени стала она ощущать неудовлетворенность такой обыденной жизнью. Не устраивал ее больше традиционный путь, по которому текли ее дни, складываясь в недели, месяцы и годы, — слишком все предсказуемо и неинтересно. Наоко с грустью замечала в зеркале, что фигура ее постепенно оплывает, а кожа на руках грубеет, скоро она как женщина и вовсе потеряет свежесть, потухнет последняя искра ее молодости…

А вот Окити никогда не суждено стать такой! В ней жили какая-то тихая гордость, вечная красота и неистребимая грация. В детстве, чтобы внести хоть немного романтики и таинственности в скучную сельскую жизнь, Наоко вместе с еще несколькими девочками придумали такую историю: Окити — дочь самурая; после рождения ее подменили. Девочки умышленно недоговаривали кое-что, например умалчивали о том, что роды у матери Окити принимала повивальная бабка, а стало быть, ни о какой подмене младенца и речи идти не может; разумеется, Окити на самом деле дочь своих родителей — Мако и ее мужа Сайто. Наоко тихонько хихикнула, представив себе возмущение Мако: пусть кто-нибудь скажет ей, будто дочь ее рождена не от мужа, а от неизвестного благородного самурая, имевшего нездоровую тягу к полным женщинам…

И однако Окити отличалась от всех других девочек в поселке: ни при каких обстоятельствах не теряла чувства собственного достоинства, словно уже с раннего детства ей суждено стать местной знаменитостью. «Что ж, — с грустью подумала Наоко, — она и впрямь стала известной, да только в самом плохом смысле». Можно даже сказать — пользовалась славой, но дурной славой… Совсем не о таком будущем для своей необыкновенной подруги мечтала Наоко.

Как ни странно, когда девочки были маленькими, именно Наоко постоянно мечтала о славе и всеобщем признании, а Окити держалась скромно и старалась ничем не выделяться среди подружек. В результате судьба распорядилась иначе: Окити захватил водоворот жизни, и теперь о ней говорит вся округа, а вот Наоко вышла замуж, родила детей и стала самой заурядной домохозяйкой, погрязшей в быту.

В ту ночь Наоко приняла серьезное решение: нужно восстановить справедливость, чтобы спокойно жить дальше; иначе ее просто замучит совесть. Она решила снова встретиться с Окити; но об этом, конечно, нельзя говорить никому, иначе семья воспротивится и вообще ничего не получится. Наоко представила, какие разговоры пойдут на эту тему у ее родственников, и нервно поежилась. Ждала она сейчас третьего ребенка и могла воспользоваться своим положением. Беременной женщине разрешалось немного побаловать себя конфетами или засахаренными фруктами, а лавка, где продаются сладости, как раз на центральной площади, рядом с салоном-парикмахерской «Йуме». «Завтра… — радовалась молодая женщина, — завтра я зайду к ней и все станет как раньше, будто судьба и не разлучала нас никогда».

Она неосторожно провела расческой из рыбьего скелета по непослушным, густым волосам дочки, и та невольно вскрикнула от боли, удивленная такой небрежностью матери. Наоко пощекотала девочку, и та сначала улыбнулась, а потом рассмеялась, тут же позабыв о боли и обиде. Внезапно Наоко поймала себя на том, что тихонько напевает старинный, давно забытый мотив… Она счастлива оттого, что приняла верное решение, — будто камень свалился с души, теперь совесть ее была чиста. Завтра же она встретится с Окити и дружба их возобновится!

А в это время Окити, сидя у себя в салоне-парикмахерской, тоже вспоминала прежнюю подругу. Знала, что Наоко вышла замуж и родила двоих детей; как-то раз даже видела ее в поселке, и от этого в горле встал комок, а сердце сжалось от боли. Какими красивыми показались ей ребятишки Наоко! При других обстоятельствах тут же усадила бы их к себе на колени, приласкала… подружиться бы с ними, узнать о них побольше… Но не осмелилась