матери игнорировать меня, она просто начинала игнорировать и его тоже. Кажется, будь у неё в тот момент возможность, она бы заморозила меня своим высокомерным безразличием, после чего толкнула бы моё застывшее тело, чтобы оно разбилось на миллионы непригодных к повторному сбору осколков. Помню, что я её не винила. Я предполагала, что, возможно, Байрон ей просто плохо объяснил, какие именно у нас с ним отношения… Так я считала в тот момент. И, соответственно, потому могла понять позицию Лурдес: какой матери было бы приятно ужинать в компании легкомысленной девицы, разгуливающей по квартире её сына полуголой, которую, возможно – не возможно, а наверняка – её сын имел прямо на этом самом столе, за которым она теперь вынуждена была терпеть присутствие этой самой, уже одетой, девицы?…  И всё равно меня задела столь ярко выраженная неприязнь.

– Твоя мать никогда меня не полюбит, – уже спустя пятнадцать минут после окончания ужина, констатировала я. Мы с Байроном сидели в его спортивном ауди, припаркованном напротив моего кампуса – он наотрез отказался отпускать меня одну, дабы самому составить компанию матери в игре в бридж, как того хотела она. Уже сам тот факт, что он при моём присутствии пошёл против её желания, не задумываясь предпочтя мою компанию её, не предвещал мне радужного будущего в общении с этой женщиной, скулы которой как будто бы стали ещё глубже, стоило ей только услышать от сына слова: “Я с удовольствием составлю тебе компанию, но только после того, как провожу Терезу”.

– Ей придётся тебя полюбить. Ты ведь моя женщина. – Вот что он ответил мне тогда, не забыв при этом скрепить свои слова поцелуем.

Всю следующую неделю мы не виделись. С момента нашей первой встречи мы расставались максимум на двое суток, так что разрыв в целую неделю неожиданно стал для меня не просто ощутимым, но даже болезненным. Мы активно переписывались в мессенджере по два-три часа каждый день и по ночам часами разговаривали по телефону, но мне этого явно не хватало и, как утверждал Байрон, он тоже страдал от не меньшей ломки. Мы встретились ровно спустя семь дней и семь ночей, когда Лурдес наконец отбыла обратно в Канаду. Наше воссоединение было настолько страстным, что я до сих пор помню, как в последующую неделю мои колени тряслись и подгибались от бессонных ночей. Помню, в ту же неделю мы несколько раз гуляли по засыпанным опадающей пёстрой листвой, изогнутым дорожкам парка и однажды забрели в передвижной тир, где Байрон ради меня с первых же попыток выбил десять из десяти мишеней пять раз к ряду, в результате чего ошарашенный такой удивительной меткостью владелец тира с радостью вручил мне огромного коричневого медведя, размером бывшего почти с меня, в сомкнутых лапах которого красовалась его уменьшенная копия. В тот день Байрон Крайтон едва не уговорил меня съехаться с ним “окончательно и бесповоротно”, как он выражался. Лучше бы я согласилась тогда… Быстрее бы всё закончилось.

Глава 12.

Тереза Холт.

Пять лет назад.

В следующий раз я встретилась с Лурдес пятого января.

Числа с тридцать первого декабря по третье января того года я запомню навсегда: я провела их практически не вылезая из постели Крайтона. Это был самый страстный и одновременно самый нежный Новый год в моей жизни, и он стал первым, и последним Новым годом, который я позволила себе встретить вне круга своей семьи. В течение всех четырех праздничных дней и ночей Байрон неустанно уговаривал меня наконец согласиться переехать жить к нему. В своих уговорах он оперировал разными весомыми аргументами: мы провстречались четыре месяца ни разу серьёзно не поссорившись; мы не выпускали друг друга из поля зрения более чем на двое суток, за исключением того случая с приездом его матери; мы большую часть своего свободного времени проводили в компании друг друга и, на что он давил больше всего, мы будто бы взаправду не могли жить друг без друга… Врал, конечно. Конечно мы в итоге смогли.

На закате третьего января я сдалась. Решила, что и вправду достаточно знаю этого мужчину, что действительно сохну без его длительного присутствия в моём пространстве, что действительно хочу готовить ему ужины и принимать от него завтраки в постель… В общем, я признала себя недееспособной. Я в буквальном смысле не могла противостоять напору, который Байрон, до сих пор более-менее справлявшийся с моим отказом на сожительство с ним, вдруг обрушил на меня безудержной лавиной в те праздничные дни.

Утром четвертого января Байрон довёз меня до студенческого городка. Он хотел помочь мне собрать вещи, но я отказалась, в результате чего мы договорились встретиться в обед – он должен был подняться в мою комнату, чтобы помочь мне перенести три чемодана моих вещей в свою машину. В то утро он никак не хотел отпускать меня. Помню, как мы не могли прекратить целоваться, а за окном шёл снег, который посыпал Бостон всю неделю.

– Только не передумай, – наконец оторвавшись от моих губ, улыбнулся он, уже смирившись с тем, что я всё же хочу выйти из машины.

– Не передумаю, – улыбнулась в ответ я.

– То есть ты точно решила начать жить со мной под одной крышей?

– Точно, Байрон, точно. Я ведь уже сказала…

В тот момент я искренне не понимала, почему он так настойчиво и так часто требует от меня подтверждения принятого мной решения. Помедлив несколько секунд, он вдруг произнёс:

– Смотри, ты сама сказала, что хочешь и готова жить со мной.

– Да, я именно так и сказала.

– Учти: я единоличник в подобных вопросах. Не пожалей о своём согласии.

– Не пожалею, – самоуверенно ухмыльнулась я, после чего, окрылённая возвышенными чувствами, наконец выпорхнула из тёплой машины прямиком в холодный сугроб.

Я пожалела. Я очень-очень-очень… Очень сильно пожалела. Не прошло и двух суток.

***

Байрон пообещал заехать за мной ровно в два часа дня. Выделенного мне времени на сборы было более чем достаточно – я никогда не была барахольщицей и личных вещей у меня было всего три чемодана, без учёта одной коробки с художественными книгами, которые накопились у меня за четыре года моего обучения – не так уж и много.

Я успела аккуратно упаковать всё своё добро за какие-то пару часов, после чего начала прилежно дожидаться прихода Байрона. Но в назначенное время он вдруг не пришёл. Прежде он всегда был пунктуален, поэтому я сначала решила, будто у меня шалят часы,