Шрифт:
Закладка:
Марк-Алем почувствовал, что немного оживает. Пока пыл у него не остыл, он взял одно за другим четыре сновидения, прочитанных уже несколько раз до этого, и тут же написал под ними толкования. Он остался доволен собой и собирался уже достать листок с пятым сновидением, когда нечто необъяснимое толкнуло его найти среди листков первое сновидение и перечитать толкование, написанное под ним. Его снова охватило сомнение. Не ошибся ли я, а вдруг все совсем не так, повторял он про себя. Через некоторое время он решил, что толкование наверняка было ошибочным. На лбу у него выступил холодный пот, и совершенно потухшим взглядом он уставился на те самые строчки, которые его собственная рука так бойко вывела совсем недавно и которые теперь казались ему чужими и враждебными. Что же делать? Он уже сказал было, да пошло оно все к черту, кто обратит на него внимание среди десятков тысяч других сновидений, обрабатываемых здесь, и хотел оставить все как есть, но в последний момент рука у него вновь замерла. А вдруг кто-нибудь выявит ошибку? Тем более что сновидение направлено против государственных деятелей. Кроме того, оно могло дойти до официальных кругов и, что самое скверное, кто угодно мог решить, что обвиняют его лично или его окружение. Стали бы копать, кто выдал такое толкование, и, все выяснив, сказали бы: ты только посмотри, к нам, оказывается, устроился в Табир-Сарай некий Марк-Алем, неоперившийся птенец, который в первом же истолкованном им сне захотел бросить грязь в высоких сановников. Будьте осторожнее с этой змеей.
Марк-Алем поднял листок со стола так поспешно, словно боялся, что кто-нибудь увидит написанное им. Нужно было что-то предпринять, чтобы исправить это безумие, пока не поздно. Но что можно сделать? Сначала ему пришла в голову мысль уничтожить это сновидение вообще, но он сразу вспомнил, что на обложке папки каждого дела указывалось количество сновидений. Не хватало еще отправиться в тюрьму в качестве злоумышленника. Не то, подумал он, не то. Не то нужно делать. Ах, если бы он так не спешил и не схватился за перо как сумасшедший, то мог бы дать теперь совсем другое толкование этому сновидению. Его же обуяла какая-то дьявольская поспешность, заставившая лихорадочно замарать эту страничку, себе на беду. И теперь все чертовски усложнилось. Ну-ка, погоди, сказал он себе, не сводя глаз с собственной записи, казавшейся ему просто ненавистной, постой-ка, а может, не все еще пропало. Он бегло проглядел текст и вновь подумал, что не все потеряно. Перечитав листок в третий раз, удивился, как ему сразу это в голову не пришло. Он почувствовал неожиданное облегчение — сначала отпустило виски, прокатилось волной по горлу, прямо в легкие. В конце концов, исправления в тексте — это самое обычное дело. Он так все сделает, что и понять ничего будет нельзя. Это будет выглядеть как обычная правка предложения, в самом крайнем случае чисто стилистический вопрос. Достаточно добавить другой глагол. Он перечитал в который раз фразу «группа сановников, осуществив враждебные действия по отношению к государству…» и наконец дрожащей рукой перед словом «осуществив» добавил слово «помешав», а само слово исправил на «осуществить». Фраза приобрела абсолютно противоположное значение: «группа сановников, помешав осуществить враждебные действия по отношению к государству…» Марк-Алем перечитал ее раз, другой, и теперь, похоже, все было в полном порядке. Исправления не слишком бросались в глаза. А если кто-то их и заметит, то примет за обычную описку, немедленно исправленную после первого же прочтения. Марк-Алем вздохнул с облегчением. Вот и это дело в конце концов закончено. (Марк-Алем, осуществив антигосударственное деяние…) Он в ужасе оглянулся. А вдруг кто-то заметил? Бред, пробормотал он. Ближайший к нему сотрудник работал настолько далеко, что даже названия дела на обложке папки не смог бы разглядеть, не говоря уже о написанных им строчках. Как хорошо, что у меня такой убористый почерк, подумал он через некоторое время и снова вздохнул с облегчением. Теперь можно было немного отдохнуть после всех потрясений. Черт бы побрал эту работу.
Краем глаза он оглядел зал. Все работали тихо, погруженные в свои дела. Даже скрипа перьев не было слышно. Время от времени кто-то покидал рабочий стол и легкими шагами, стараясь не шуметь, выходил за дверь. Наверняка отправлялись вниз, в Архив, чтобы свериться с толкованиями схожих сновидений, сделанными раньше, порой еще в незапамятные времена, выдающимися толкователями. Господь всемогущий, вздохнул Марк-Алем, глядя на все эти десятки голов, склонившихся над страницами.
В этих папках был сон всего мира, тот океан ужаса, над бездонной пропастью которого они пытались разглядеть какие-то теряющиеся во мраке очертания, какие-то тающие на глазах следы. Бедные мы, несчастные, вздохнул он про себя.
Он принялся читать другие страницы, но чувствовал, что работа не идет. Глаза читали, однако мысли витали где-то в другом месте. Солдаты с лицами, закрытыми челками. Тысячи пар обуви на площади и отруби и слепая курица. Снова снег, но в этот раз сложенный в большие сундуки вместе с приданым… какого-то мужчины. Что за извращенный мозг, подумал он и вдруг со странным чувством, схожим с грустью, вспомнил свое самое первое сновидение в этом Дворце. Три белые лисицы над мечетью супрефектуры. Красивый сон, чистый. Где был он сейчас, среди всего этого моря кошмаров? Эх, вздохнул он и подтянул к себе один из листков. Он хотел растолковать хотя бы еще пару сновидений до перерыва, но звонок прозвенел раньше, чем он думал, и закрыл папку.
В подвальном помещении, где пили кофе и салеп, царило обычное оживление. Это было единственное место, где Марк-Алему доводилось поболтать со знакомыми или незнакомыми ему людьми. В Селекции он проработал недолго, так что тамошних знакомых у него было немного, и в буфете он их
