Покок утверждает, что труд Скиннера о возникновении государства следует рассматривать именно как вклад в изучение идеологии либеральной империи, основанной на принятии превращения республики в империю, поскольку описанные Скиннером цицероновские добродетели благодаря существованию права можно было реализовать и при народном правлении, и при правлении государя – такого, как Август, Траян или Юстиниан и даже «священный» монарх, описанный Евсевием. Покок критикует мнение о том, что идеи гражданского гуманизма, аналогичные содержавшимся в флорентийских инвективах в адрес властителей-тиранов, можно встретить уже в сочинениях Оттона Фрейзингенского (XII в.). Как указывает Покок, никто из мыслителей, рассматриваемых в труде Скиннера, не воспринимал всерьез идею упадка и гибели, оказавшую столь сильное влияние на европейскую мысль, заставляя усомниться в том, что свобода зависит от закона, и напоминая, что гражданские добродетели легко могут быть утрачены, следствием чего становятся смуты, влекущие за собой разрушение в государствах. Иными словами, Скиннер пренебрегал рассмотрением текстов в достаточно широком контексте. Эта критика вполне согласуется с тем, как сам Покок описывает интеллектуальный путь, проделанный им после издания «Момента Макиавелли». По его словам, понятие «политического», которым он пользовался с 1975 г., оказалось недостаточно всеобъемлющим, особенно в том, что касается богословских идей, игравших столь заметную роль в XVII и XVIII вв. В свою очередь, Скиннер называет «Истоки…» судном, получившим пробоину ниже ватерлинии и медленно дрейфующим назад в порт, подобно кораблю «Отважный» на замечательной картине Дж. М. У. Тернера[109]. Не отказываясь от слов о роли римского права и историографии в ренессансных выступлениях в защиту идеала свободы, ныне Скиннер сожалеет об использовании определенного артикля в заглавии своей работы и вообще о том, что он занимался поисками «истоков» современной политической мысли. Он соглашается с утверждениями многочисленных критиков, согласно которым подобные разыскания противоречили его собственному методу, поскольку имели откровенно телеологическую направленность. В то же время он отмечает, что, хотя «Истоки…» были задуманы как обоснование его методологического подхода, читать их следует с поправкой на его последующие работы. Это важный момент для интеллектуальной истории, независимо от того, как мы ее определяем, поскольку речь идет о попытке Скиннера опровергнуть обвинения в любви к древности и неактуальности.

Глава 5

Актуальность интеллектуальной истории

После издания «Истоков…» Скиннер опубликовал новаторское исследование о Макиавелли[110]. Но была и еще одна тема, которой он уделил пристальное внимание по окончании работы над «Истоками…». Речь идет о политической философии Томаса Гоббса. Книга Скиннера «Разум и риторика в философии Гоббса» («Reason and Rhetoric in the Philosophy of Hobbes», 1996), помимо всего прочего, стала иллюстрацией кембриджского метода: ее первые пять глав посвящены исчерпывающей реконструкции той риторической традиции, к которой Гоббс получил возможность приобщиться, когда получал образование в тюдоровской Англии. Как отмечает Скиннер, Гоббс избегал тропов классической риторики в своих ранних трудах «Элементы закона» и «О гражданине» («De Cive»), поскольку усматривал одно из проявлений общей испорченности, которую философ связывал с чрезмерным влиянием Аристотеля. Эти труды Гоббс писал с расчетом на то, что прозрачный и научно обоснованный набор политических аксиом одержит верх над лукавством доказательств и обтекаемостью формулировок – излюбленными приемами ораторов, для которых главным было умение с равной убедительностью преподнести слушателям одно и то же утверждение как истинное или ложное, в зависимости от ситуации. Впрочем, после того как в Англии началась гражданская война, Гоббс пришел к неутешительному выводу, что риторика – необходимая часть политики. Именно этим объясняется изменение его позиции в промежутке между созданием трактатов «О гражданине» (1642) и «Левиафан» (1651), в котором он прибегает ко всем риторическим ухищрениям, дабы лучше убедить своего читателя. Гоббсу обычно приписывают идею о том, что единственной движущей силой в обществе является своекорыстный интерес. И, как показывает Скиннер, Гоббс признавал, что любые доказательства должны быть убедительно сформулированы в соответствии с канонами классической риторики и апеллировать тем самым к иррациональному и эгоистическому началам. Иными словами, он признавал краткосрочный характер современной ему политики и стремился использовать риторику таким образом, чтобы подтолкнуть политических деятелей к принятию решений, соответствующих их подлинным долгосрочным интересам.

В то же время Скиннера все сильнее волновали упреки в том, что он разорвал связь между историей политической мысли и политической философией. Разумеется, его обвиняли в требовании, чтобы каждый философ стал историком, поскольку, по его мнению, исследователи могут задаваться не любыми вопросами по поводу того или иного текста, а лишь теми, что исходят из знания идеологического контекста. В «Свободе до либерализма» («Liberty before Liberalism», 1998) и в ряде статей, посвященных истокам и сущности современных идей о свободе, Скиннер делает попытки опровергнуть обвинение в любви к идеологическим древностям[111]. В частности, он утверждает, что необходимо реабилитировать и вернуть в обращение забытые или по тем или иным причинам отвергнутые политические идеи, актуальные для прежних эпох. Именно в этом теперь заключается задача интеллектуальной истории. В свою очередь, такой постановкой задачи самым непосредственным образом подчеркивалась польза этой дисциплины и для тех, кто интересуется настоящим, и для тех, кого занимает прошлое. Скиннер приводит пример из 1640-х гг. Он выделяет две антагонистические концепции политической свободы, существовавшие в то время. Историческая наука раннего Нового времени по большей части сводилась к полемике между сторонниками «римских» представлений о свободе, называвшими идеальными гражданами тех, кто занимается законотворчеством и живет в соответствии с некоей системой нравственных принципов, и сторонниками «готической» теории, согласно которой свобода проистекает из собственности на землю, права на которую защищены законом. В готическом варианте подданный не принимает законов, но старается жить не нарушая их и при этом лишь самым минимальным образом взаимодействует с государством. В XVII в. главным адептом этой точки зрения был Гоббс. Неоримская партия, к которой принадлежали писатель Марчмонт Нидхэм, поэт и чиновник Джон Мильтон, солдат и сельский джентльмен Джеймс Харрингтон, политик Алджернон Сидней и писатель-сатирик Генри Невилл, пыталась одолеть Гоббса. Обе группы высмеивали «монархоборческий» лагерь Генри Паркера, английского адвоката и защитника парламентаризма, утверждавшего, что суверенный народ делегирует свою свободу тем, кто им правит[112].

По словам Скиннера, ему удалось обнаружить существование особой точки зрения на свободу, сформулированной после казни Карла I, когда Мильтон, Нидхэм и другие встали на защиту только что провозглашенной республики. Они считали, что действия государства должны диктоваться волей его граждан. Вместе с тем они критиковали демократию, при которой народ сам управлял собой, и утверждали, что в итоге к власти приходят невежественные и жестокие личности. Напротив, представительная власть, за которую они выступали, гарантировала, что в правительство войдут самые подходящие люди – самые мудрые и самые добродетельные. Мильтон и Нидхэм признавали, что необходимо иметь такие законы, которые бы поощряли в людях добродетель, и допускали, что порой бывает нужно навязывать людям свободу. Впрочем, в первую очередь они стремились осудить исключительные полномочия правительства. Скиннер придавал этим выступлениям принципиальное значение и считал их проявлением большой смелости, учитывая ту власть, которой располагал Кромвель, и общее стремление его режима к насаждению чистоты веры и общественной дисциплины. Мильтон и Нидхэм полагали, что само существование исполнительной власти лишает подданных или граждан свободы. Угроза жизни и собственности, неотделимая от такой власти, называлась ими совершенно незаконной и неприемлемой, даже если исполнительная власть не пользовалась своими полномочиями. Соответственно, они выступали не только против ряда видных политиков Английской республики, но и против гоббсовского определения свободного человека как индивида, который ничем физически не стеснен, «того, кому ничто не препятствует делать желаемое». Мильтон и Нидхэм превозносили гражданскую свободу и участие в политике, опираясь на аргументы в защиту свободы, выдвигавшиеся такими римскими историками и моралистами, как Саллюстий, Сенека и Тацит[113].

По мнению Скиннера, сущность неоримской теории была удачно отражена в трактате Джеймса Харрингтона «Oceana» (1656), в котором он давал ответ на знаменитое изречение Гоббса о том, что свобода, провозглашенная на башнях итальянского города Лукка, была иллюзорной, поскольку под властью закона граждане обладают не большей