Поначалу они ели молча, погрузившись каждый в свои мысли. Обычно Рамон управлялся с едой быстрее Леи, но сейчас они оба неспешно ковырялись вилками в тарелках.

У Рамона была удивительная способность хранить молчание в любых ситуациях. Более того, ему нравилось молчать, особенно когда рядом человек, с которым можно помолчать без угрозы остаться непонятым. Лея знала, что сейчас Рамон чувствует себя комфортно и безопасно, но сама переживала тревогу, поэтому решила первая начать разговор.

– Не хочу я так, Рами. Я не смогу делать вид, что все нормально, и играть в молчанку у меня тоже не получится. Вчера я кричала не на тебя, а просто от переизбытка эмоций. Как мне теперь с тобой общаться? Как мне вообще на тебя смотреть? – голос ее звучал хрипло, во рту пересохло, но у Леи не было сил даже на то, чтобы это исправить.

– Я не умру. Я просто уеду. Думай о том, что я просто уеду. Признайся, ты же все еще не веришь, что я умру?

– А ты сам-то веришь?

– Нет, – с легкостью в голосе ответил Рамон. По странной иронии, сейчас он казался счастливее, чем когда-либо.

2

Следующие две недели Лея провела почти только с Рамоном: они каждый вечер выходили гулять, успели зайти на несколько выставок, побывать в ресторанах, которые часто откладывали на потом. Они провели целую ночь на кухне за разговорами и сигаретами, а через пару дней разорились на настоящего краба и сварили его к любимому пиву. Рамон тогда впервые попробовал краба. После небольшого куска нежнейшего мяса он сказал: «Если после смерти я не буду есть крабов, то зачем мне тогда вообще умирать?!»

Несколько раз Лея брала с собой Рамона на встречи с «людьми, которые мне не по плечу, и с которыми мне будет некомфортно», как выражался Рамон. Лея настаивала на этом, потому что хотела сохранить как можно больше свежих воспоминаний о друге, и Рамон даже не думал сопротивляться. Он считал это меньшим, что может сделать для подруги, которая готова переступить через себя ради его душевного спокойствия.

Лея действительно переступала через себя. Хотя она и смеялась вместе с ним над шутками про загробный мир и старалась выглядеть так, будто свыкается с неизбежностью смерти друга, но иногда порывалась вразумить Рамона, попытаться поговорить с кем-нибудь о его состоянии, сделать хоть что-то, чтобы его страшное решение не воплотилось в жизнь. Но всегда в таких случаях она вспоминала вопрос: «Кому ты делаешь лучше: мне или себе?» – и не могла ответить в пользу друга, а значит и мешать ему она, по такой логике, не могла.

В один из вечеров, за неделю до «того самого дня», как его называла Лея, друзья заговорили о переезде. Оба сошлись на том, что нужно связаться с хозяйкой квартиры и начать собираться, Лее – для реального переезда, а Рамону – для вымышленного. Всю свою одежду он планировал отвезти в пункт гуманитарной помощи, а дорогие ему коллекционные фигурки и комиксы Рамон просто собрал в коробки, чтобы Лее не пришлось делать все самой, превозмогая душевную боль. Он знал, что Лея не позволит себе выкинуть коробки или даже продать кому-либо их содержимое. Одежду – без проблем, в ней меньше эмоциональной связи с человеком, чем в предметах и хобби, которые любил этот человек.

С хозяйкой квартиры проблем не возникло. Поговорив с ней, Лея в тот же день начала искать новое жилье. Поиски затягивать не хотелось, но Лея понимала, что от нее тут не все зависит. В отличие от себя же в восемнадцать лет, нынешняя Лея куда лучше разбиралась в вопросах аренды и, что немаловажно, знала, сколько стоит разное жилье в том или ином районе. Ей повезло найти подходящее место уже на следующий день. Лея фантазировала о том, что придется часами ездить и смотреть варианты в поисках места, подходящего по целому ряду критериев, но остановилась на первом же варианте и не захотела пробовать другие. Она оплатила первый и последний месяц аренды и внесла залог на имущество, предупредив хозяина квартиры, что заселится только через неделю.

Лея пыталась принять грядущие перемены, но не чувствовала, что происходящее реально. Так бывает, когда жизнь резко сворачивает в другую сторону, и ты вдруг перестаешь в ней ориентироваться. На создание новой карты с отмеченными местами и людьми требуется время, но еще больше времени требуется на осознание того, что ты уже никогда не вернешься назад.

В тот самый день, в девять часов утра, Рамон стоял в коридоре и ждал такси. Лея стояла рядом с ним, прислонившись к стене. За последний месяц она переживала уже второе расставание, а это на два больше, чем месяцем раньше. После первого она чувствовала легкую грусть и пустоту в груди. Теперь же она понимала, что такое настоящая пустота.

Рамон уходил налегке. Он не брал с собой ничего, кроме самого себя и одежды, надетой на нем.

– Мне пора, Лея, – он выдавил неловкую улыбку.

«Понимает ли он, что делает? Осознает ли сейчас?»

– Я, как и ты, ничего не понимаю, – ответил Рамон на мысленно заданный ею вопрос, – спасибо за то, что была со мной и что приняла мой выбор. Признаюсь, эти две недели стали лучшими в моей жизни, и я благодарен тебе за них. Даже жалею о том, что не соглашался тусить в твоей компании раньше. Знаешь, если реинкарнация существует, я обязательно напомню о себе! И еще, Лея, не забивай на себя. Ты умная и хитрая, если захочешь стать кем-то вроде частного детектива, у тебя все получится.

Лея медленно кивала каждому его напутствию. Ей хотелось сказать ему кучу слов на прощание, напомнить еще раз обо всех забавных моментах их дружбы и соседства, еще раз посмеяться над нелепыми историями, почитать ему нотации, но вместо всего этого она достала из пачки заготовленную сигарету зажгла ее, и протянула другу.

Они выкурили ее молча, по очереди передавая друг другу и наслаждаясь каждой затяжкой. Сигарета тлела, как и их последние минуты вместе. Позже, вспоминая Рамона, Лея, воспроизводила в голове прежде всего именно этот момент. Он был не самым ярким в их совместной истории, но точно самым трепетным.

– Такси приехало. Вот мой телефон, пароли я написал, листок лежит прямо на середине стола, потом посмотришь. Надеюсь, мы с тобой еще долго не увидимся, Лея, – Рамон развел руки