том, чтобы жена пробовала еду, прежде чем он сам сел бы за стол: он знал, что риск отравления крайне мал. Дело не в том, что Гёделю не хватало широты теоретических взглядов; дело в том, что умение строить теории было его единственным умением.

Риск падения

Монтень предложил подвесить в клетке не кого-нибудь, а именно философа. В другом варианте этого умозрительного эксперимента Монтень воображает прогулку между башнями того же собора: «Пусть перебросят между двумя башнями перекладину такой ширины, чтобы можно было свободно пройти по ней, – все же никакая философская мудрость не в состоянии будет внушить нам пройтись по ней с тем же спокойствием, как если бы эта перекладина лежала на земле»[122].

Монтень, кажется, снова переносит внимание на философию, на мудрость и на ее бессилие. Он признается, что сам грешит подобной ограниченностью ума, и рассказывает, как не раз дрожал от страха, гуляя по горам, «хотя от обрыва меня отделяло расстояние в длину моего тела и свалиться вниз я мог только в том случае, если бы намеренно подверг себя этой опасности»[123].

Монтень за несколько веков до Кьеркегора, глядевшего с обрыва в бездонную пропасть, и почти за полтысячелетия до того, как когнитивная психология начала развивать идею о контрафактном мышлении, понимал: нас угнетают не столько опасности, сколько мысли о них.

По сравнению со страхами Гёделя риск погибнуть определенно возрастет, если мы вздумаем прогуляться по перекладине между двумя башнями собора, то есть в ситуации, когда достаточно один раз оступиться. Но философ знает: связь между риском и страхом устроена не так просто. Тому, кто ведет машину по шоссе, до смерти гораздо ближе, чем тому, кто прохаживается по Монтеневой перекладине. Каждый раз, как нам навстречу едет автомобиль, смерть проскакивает совсем рядом с нами. И все же большинство из нас не склонны так уж сильно тревожиться по поводу езды в автомобиле.

В наше время в мире полно людей, которые ежедневно ходят по перекладине, переброшенной через пропасть. Многие проделывают это на высоте большей, чем башни собора Парижской Богоматери, и к тому же в обстоятельствах похуже, чем предлагал в своем мысленном эксперименте Монтень.

В США такие фланёры-высотники появились на рубеже XIX–XX веков. Благодаря им и осуществились проекты по возведению мостов и небоскребов высотой в сотни метров. Джим Разенбергер описывает будни этих строителей в своей книге «High steel[124]». Люди, которые впервые в жизни оказались в строительном лифте на уровне 29 этажа, переживают состояние шока, пишет Разенбергер. Шок этот обусловлен отчасти высотой, которая, если смотреть сверху, кажется намного больше, чем если смотреть снизу, а также «пощечиной ветра». Каким бы спокойным ни выдалось утро на земле, на вершине небоскреба всегда воет ветер, потому что наверху ничто не сдерживает его скорости. Вот почему все небоскребы качаются. Для постройки высотой в 200 метров горизонтальное отклонение на полметра-метр – нормальное явление. Поэтому поначалу люди очень пристально смотрят себе под ноги – нет ли «пролома», вывинтившихся болтов, обрывков проволоки или цепи, о которые можно споткнуться. Одновременно крюк строительного крана переносит элементы конструкции прямо у тебя над головой, и ты быстро понимаешь, что риск упасть тут не единственный[125].

Один из рабочих рассказывает в интервью, что большинство новичков, когда им надо пройти по перекладине, медлят. Они рефлекторно или садятся, или отворачиваются. Вместо того, чтобы ходить по перекладине, новички в первые недели обычно передвигаются «енотом»: садятся на балку верхом и, обхватывая фланцы ногами, ползут вперед на пятой точке. Так что здесь Монтень, похоже, был прав. Для большинства ходить по перекладине, переброшенной над бездной, совсем не то же, что ходить по земле[126].

Но и тут возможны варианты. Некоторые рабочие в первый же день начинают передвигаться на прямых ногах и быстро учатся не обращать внимания на дождь, лед и другие обстоятельства, затрудняющие хождение по строительным мосткам. Что же отличает таких прирожденных канатаходцев от их товарищей?

Именно этот вопрос касательно нью-йоркских строителей вот уже без малого 70 лет остается предметом репортажей и трудов по антропологии. Причина столь жгучего интереса в том, что большая часть строителей-высотников даже в наши дни – ирокезы. Ирокезы составляют около 10 процентов нью-йоркских строителей – число статистически непропорциональное, учитывая, что всего ирокезов около 30 000 человек, из которых 24 000 живут в Канаде[127].

Обычай нанимать ирокезов восходит к концу XIX века, когда один из инженеров, участвовавших в возведении Манхэттенского моста, заметил, как ирокезы, куражась, карабкаются по тросам уже после рабочего дня. У ирокезов сложилась определенная репутация, подкрепленная в 1950-е годы серией эффектных репортажей в «National Geographic» и «New Yorker». Даже «Промышленный бюллетень» изъяснялся совершенно недвусмысленно. «У ирокезов, – говорилось в одном отчете за 1961 год, – в отличие от представителей прочих индейских племен, отсутствует инстинктивный страх высоты»[128].

Очень соблазнительно думать, что страх высоты, который и у Кьеркегора, и у Монтеня регулярно возникает как отправная точка при исследовании природы тревожности, не является экзистенциальным. У человека, идущего по доске, страх высоты, конечно, не служит заменой инстинкту самосохранения. Равновесие может нарушиться, скорее, из-за головокружения. Строители знают, что смотреть вниз нельзя. И все же: разве человек, идущий по проложенным на высоте мосткам, в состоянии отвлечься от мыслей о катастрофе, в которых он контрафактно спотыкается, падает и летит вниз, ударяясь о столбы несущей конструкции?

В отличие от того, кому, чтобы очутиться на краю пропасти, надо растянуться во всю длину, у строителя риск свалиться с высоты велик. За каждый сколько-нибудь известный небоскреб пришлось заплатить не одну человеческую жизнь. Старый Всемирный торговый центр, высотка компании «Артур Андерсен», Эмпайр-стейт-билдинг обошлись в пять жизней каждый. Цена небоскребов постарше значительно выше. В первой половине XX века, когда феномен ирокезов начал привлекать к себе внимание, доля погибших оценивалась в два процента, и еще два процента строителей получили увечья. По подсчетам Статистического управления США, в период между 1910 и 1914 годами из 1000 строителей двенадцать погибло, а еще 353 пострадали от несчастных случаев. Более высокий уровень смертности иногда фиксируется только у лесорубов и рыбаков[129].

Так почему не всякого человека, который путешествует по перекинутым над землей доскам, парализует это а вдруг?

В своей книге Разенбергер описывает, с каким изумлением он наблюдал за возведением вершины Тайм-Уорнер-Центра, расположенного на углу Центрального парка. Он увидел, как рабочий остановился посреди мостков и закурил, прикрывая огонек ладонями. На другой перекладине