Шрифт:
Закладка:
– Давай, моя девочка. Вот так, – сиплю, когда она отпускает себя, ослабев в моих руках.
Но мой феерический триумф прерывает чужое вмешательство. В прихожей слышится собачий лай и голос охотника:
– Кто здесь? Бобик, ну-ка проверь!
– Глеб, я ведь говорила, – пищит Каролина, заправляя футболку в джинсы. – Что теперь делать?
– Простите, мы заблудились! – кричу, разочарованно застегивая джинсы. – Идем, Каролина. Не бойся.
Оборачиваюсь, чуть не столкнувшись с охотником. Высоченный мужик с бородой-лопатой выглядит устрашающе. Но куда страшнее сморится его псина – огромная, с головой, как у медведя и красными глазами.
– Глеб, я боюсь… Он нас сейчас сожрет.
– Тише, тише… Мы уже уходим, – поднимаю руки в примирительном жесте. – Извините нас, что ворвались без приглашения.
– Никуда вы не пойдете, пока я дом не осмотрю, – хмурится мужик.
Каролина мгновенно сникает. Втягивает голову в плечи и бледнеет. Ее подбородок дрожит от страха, из глаз исчезает блеск. Вот тебе и расслабил, называется…
– Пожалуйста, отпустите нас. У меня маленькая дочка, она с няней на берегу. Мне просто… Мне стало плохо. От жары. Мы ничего не взяли, – бормочет она.
– Каролина, да чего ты оправдываешься? Мы не воры. Идем, – хватаю ее за руку, собираясь пройти, но огромный пес скалится и грозно рычит, заставляя замереть на месте. – Уберите пса, не то я…
– Что ты сделаешь, а? – хмыкает охотник, поправляя висящее на плече ружье.
– Мужик, отпусти по-хорошему. Мы ничего не трогали. Проверь – твое барахло на месте.
Он скользит взглядом по стенам дома, задерживается на полках, столе, посуде, а потом останавливает его на Каролине. Смотрит на нее пристально и облизывает мерзкие толстые губы.
– Красивая баба. Может, поделишься?
– А не пошел бы ты! Пропусти, мразь. Или я не посмотрю, что у тебя собака – порву и ее, и тебя. Сначала ее. А ты будешь смотреть.
– Может, оставишь ее на пять минут? Я быстро… Ко мне тут редко кто захаживает, я…
– Сука! Ты меня достал. Это моя женщина, тебе ясно? Моя.
– Я заплачу. Видно же, что не жена, а так… Потаскушка местного разлива.
Глаза затягивает черное марево. Не помню, как срываюсь с места, закрывая Каролину собой. Хватаю со стола деревянную разделочную доску и что есть силы бью мужика по плечу. Не решаюсь проделать этот прием с головой – он может не оклематься.
– Ах вы… – он валится на пол, издавая хриплый стон. Посуда и мебель дребезжат, воздух взрывается от собачьего лая.
Пес кидается к хозяину, а я, воспользовавшись заминкой, хватаю Кару за руку и бросаюсь вперед. Запираю дверь кухни, чтобы избежать погони, и вылетаю на улицу…
– Глеб… – шепчет Кара. – Мне плохо.
Она мгновенно бледнеет и падает в мои руки. Успеваю ее подхватить. Крепко сжимаю, унося подальше от проклятого дома.
Глава 22.
Глеб.
Внутри холодеет от страха. Интересно, с ней часто такое бывает? И что вообще значит это «плохо»?
– Каролина, ты меня слышишь? Что с тобой? – приближаю лицо, пытаясь уловить дыхание. – Дышит… Черт бы побрал это мудака! И его огромную собаку.
Кладу Кару на зеленую лужайку, прячущуюся в тени высоких деревьев, и растираю ее лицо. Сжимаю холодные, как ледышки ладони, целую ее щеки, как обезумевший от бессилия идиот. Зову ее беспрестанно, прогоняя проклятые видения. Что, если… Нет, это просто обморок… Если Каролина умрет, рассеется смысл моей жизни – ненависть, желание отомстить, сделать больно… Я уже отгоревал ее смерть, выплакал скупые слезы, тогда почему сейчас мне так страшно? Неужели, успел привыкнуть к ней живой?
– Каролина, очнись… Все уже позади, нам никто не угрожает. Очнись, дорогая… Тебе же есть зачем жить, ведь так? У тебя дочь… Она такая славная. Вы скоро уедете в Америку. Ты же так хочешь свалить от меня подальше, Кара? Неужели, ты позволишь себе умереть в моих руках?
Похоже, моя пламенная речь приносит результат: бледные губы Каролины раскрываются, она глубоко вздыхает и тихо произносит:
– Не дождешься, Вяземский. Больше всего на свете я мечтаю уехать подальше от тебя.
– Вот и уедешь. Я так испугался, ты не представляешь… Ты больна или…
– Просто обморок. Или паническая атака. На меня никогда не кричали родители, я не привыкла к подобному обращению, поэтому… Спасибо тебе, Глеб. Ты заступился за меня, хотя мог бы… – она смущенно опускает взгляд.
– Мог бы отдать тебя этому хрычу? Попользоваться? Ты с ума сошла, Кара. Неужели, ты видишь меня таким подонком?
– Я не знаю, какой ты. Раньше думала, что знаю – теперь нет, – отрезает она, поднимаясь и стряхивая с одежды сухую траву. – Идем? Скоро обед, не хочу, чтобы Милана волновалась. Нас долго не было.
Черта с два она здорова! Я видел, каким бледным было ее лицо, какие черные тени змеились под глазами. Каролина скрывает свои проблемы, вот и вся причина. Не подпускает меня близко, разрешая пользоваться телом. Хватит с тебя и этого, Вяземский. Трахай, сколько пожелаешь, пользуйся, только душу не трогай. Ты никогда не обладал ей раньше, не сможешь этого сделать и сейчас.
Ловлю себя на мысли, что не хило переживаю за Кару… И мне не плевать на ее здоровье. Завидев нас, Милана бежит навстречу. Обнимает сначала ее, а потом, к моему удивлению, меня.
– За вами, как будто собаки гнались, – сетует девчушка. – Мама бледная, да и ты… Все хорошо?
– Да, малышка. Просто от жары голова закружилась.
Няня Юля где-то раздобыла сачок для ловли бабочек. Милана убегает, оставляя нас позади, а ее смех ручейком разливается по лесу.
– Погоди, Кара. Давай пока не будем их догонять, – легко сжимаю ее локоть, встречая удивленный взгляд.
– Да отдам я тебе долг, Вяземский, – фыркает она. – Ты так переживаешь по поводу моего… Из-за того, что я…
– Мне не жалко, Каролина. И… мне нравится дарить женщинам удовольствие. Я говорил, что ты сладко кончаешь?
– Отвали, – на ее лицо наползает багровый румянец. Так-то лучше… Лучше, чем мертвенная бледность.
– Чем ты больна? Говори правду или я…
– Или что ты? Я не больна, Глеб. На мое счастье, авария не столь сильно отразилась на моем здоровье. Допрос окончен?
– Да. Я хотел предложить помощь.
– Прекрати играть в гребаное
