Я легла рядом с Кирой на пол и протянула к ее красивому нежному личику свою дрожащую ладонь. Прикоснулась к бархатной щеке — она все ещё была тёплой. Не реально, не возможно, не правда. Не может быть тёплый человек мёртвым. Но ее взгляд, такой печальный и холодный, застывший в одной точке и не видящий больше ничего твердил об обратном.

Я пододвинулась ближе чтобы словить ее невидящий взгляд:

— Кира, малышка, я так много хочу сказать тебе всего что не успела. Прости, прости меня моя любимая девочка, прости что я не заметила, проглядела. Я была так ослеплена и очарована тобой, твоей красотой, твоим звонким голосом что не видела ничего вокруг. Мне казалось я самая счастливая что нашла тебя. Малышка. Вернись моё солнышко, как я тут без тебя?

Я убрала дрожащими пальцами за ухо упавшую на ее лицо прядь. Кира так любила и гордилась своими длинными чёрными волосами, которые ей бесконечно шли. Как вообще такая совершенная девушка могла подумать что её не любят, что она не нужна?

Я положила свои ладони под щеку и долго смотрела на нее не отрываясь, запоминая каждый миллиметр любимого лица. Раньше я обожала делать так пока Кира спала, ну что ж, смерть это тоже сон, только навсегда.

Немного опомнилась я только когда на улице стало темнеть и, не осознавая себя, побрела к машине. Холодный осенний вечер легко пробрался под мою тоненькую маечку и заставил съежиться еще сильнее дополняя ледяной холод потери внутри.

Дальше все было на автомате. Я села на переднее сиденье и осмотрелась — в открытом бардачке лежали наши мобильные телефоны. Достала свой и включила, он Богдана сотни звонков и сообщений.

Ему я звонить не стала, боялась услышать его реакцию. Мои эмоции были на пределе, если я услышу боль в его голосе, то точно загнусь.

Мне нужен холодный голос разума. Я набрала номер службы спасения и объяснила ситуацию.

Адрес куда ехать пришлось смотреть по навигатору в машине, поскольку я даже представления не имела где мы находимся. Потом вернулась к Кире и, положив ее голову себе на колени, нежно гладила по волосам понимая что у меня никогда больше не будет возможности прикоснуться к ней.

Всего одна маленькая дырочка в виске и человека со мной больше нет.

Скорая приехала довольно скоро, а дальше я уже ничего не помню, видимо мне что-то вкололи чтобы унять истерику которая у меня началась снова.

Потом была больница, допросы в полиции, реабилитация.

Из бесед со следователем я поняла почему Кира называла пистолет «маминым». У ее матери была затяжная депрессия на почве вечных измен отца, который в один прекрасный момент ушел и оставил их вдвоем. Мать Киры не выдержала, застрелилась в том же домике где мы были когда Кире было десять, малышку воспитала ее сестра в любви и заботе. Но урон нанесенный ее психике в детстве даром не прошел. Кира часто была не стабильна, много сидела на таблетках, а еще была склонна к болезненной привязанности. Сначала Богдан, потом я.

— Ты, как? — Богдан крепко прижал меня к себе и утянул на свои колени.

— Нормально, меня так накачали успокоительными что я ничего не чувствую, — механически ответила я и положила щеку ему на грудь, — спасибо что приехал.

— Марго, я хочу забрать тебя домой, — Богдан крепче обнял меня, — я о тебе позабочусь.

— Нет, мне тут лучше, — я прижалась губами к его шее наслаждаясь любимым запахом и теплом, — тут врачи смотрят за мной каждую минуту, медсестра не оставляет даже ночью. Мне слишком плохо, Богдан. Мне нужно чтобы меня вытащили из этого состояния, ни я, ни ты сами не справимся.

— Хорошо, — Богдан тихонько поцеловал меня в висок, — не понимаю как Кира могла так с тобой поступить, — скрипнул он зубами.

— Богдан, не надо, Кира была больна. Она просто не отдавала себе отчета в том что делает, — от воспоминаний о произошедшем я сжалась у него на руках в комок, — хорошо что я была рядом и она не была перед смертью одна как ее мама. Пусть это все что я смогла для нее сделать, но хотя бы что-то…, - эмоции опять начали пробиваться наружу и слезы потекли из глаз.

— Если бы я знал что с ней так все плохо — ни за что бы не позволил вам ехать вместе куда-либо. Кира же спокойно могла и тебе навредить, ты об этом не думала?

— Не надо, пожалуйста, не хочу даже думать о чем-то таком.

— А вот я думал и мне самому хотелось свернуть ей …

— Стоп, Богдан, — прервала я его, — мы не будем об этом говорить. Кира была хорошей и любила меня, я хочу запомнить только это.

— Хорошей? — тело Богдано напряглось подо мной, — эта дрянь приставила к своей голове и выстрелила, а тебя заставила смотреть на это. Посмотри что сейчас творится с тобой, это ее вина!

— Богдан, не надо, — я затряслась, — не надо так про Киру.

— Хорошо, — Богдан притянул мое лицо к себе и нежно поцеловал в губы пытаясь успокоить, — пусть так, она была хорошей для тебя.

— Спасибо что оплатил мое пребывание здесь, я сама не потянула бы, — перевела я тему.

— Это меньшее что я мог сделать, если понадобится что-то еще — говори, я все сделаю.

— Привези мне камеру, она была у следователя, но уже не нужна насколько я знаю.

— Зачем? — напрягся Богдан.

— Я снимала Киру перед смертью, хочу посмотреть фото.

— Ты только хуже себе сделаешь.

— Пожалуйста, — я посмотрела на Богдана умоляюще, — я посоветуюсь со своим психологом можно ли.

— Я сам с ним поговорю, — задумчиво ответил он.

— Что теперь будет с нами? — я сглотнула внутри подкативший ком.

— Теперь мы будем только вдвоем, Марго, — Богдан провел рукой по моей щеке, — как я и хотел всегда.

Я промолчала потому что даже не придумала что могла бы на это ответить.

Богдан ушел, а я продолжила бороться со своей травмой.

Проблема была не только в чувстве вины которое я испытывала. У меня был самый настоящий ПТСР — флешбеки, постоянная тревожность и ночные кошмары, депрессия и панические атаки.

Горе и боль внутри жгли и сводили с ума.

Психолога я слушала во всем кроме разговора о фотография, так я его послала. Благо центр был частный и врачи не во всем могли контролировать своих пациентов.

Я бесконечно пересматривала фотографии которые сделала в нашей поездке. Вот Кира, вот я, вот мы вместе. Вот последние фото на пастели у окна.

Мне очень хотелось запомнить ее такой — счастливой, жизнерадостной, такой, какой на самом деле она никогда не была. Я помню свою депрессию, еще ту что была после побега от родителей, как я пыталась убедить всех окружающих что у меня все хорошо. Улыбалась и шутила, а внутри все рвалось и болело.

Болезнь убила ее, я винила себя лишь в том что не заметила. Как я могла? Ведь была в ее положении и все пропустила. А звоночки были, я начала вспоминать кучу мелочей от которых я отмахнулась, а надо было всматриваться, реагировать.