Шрифт:
Закладка:
Помнила я метха и другим. Холодным и устрашающим, когда его тело притискивало меня к полу, а лицо приближалось настолько, что я могла рассмотреть каждую крапинку стремительно чернеющей серости его радужки. Но я не рассматривала, неизменно отводя взор к потолку каюты. Настолько невероятным и пугающим для меня был контраст между холодом его взгляда и жаром тела, словно бы желавшего соприкасаться с моей кожей повсеместно. Порой этот жар нестерпимого трения между нами оставался единственным, что не позволяло мне замерзнуть, растворяясь в непомерном ощущении одиночества и отчаяния.
Но особенно явственно отпечаталось в памяти так не свойственное ему выражение нестерпимой муки и страдания. Помню, как после особенно сильного приступа, спровоцированного моими неумелыми попытками заставить кулон брата ретранслировать мой призыв, шею вдруг сдавило тугим кольцом. Энергия главы рода, заключенная в украшении, словно бы отторгала мою смятенную энергетическую суть, сжимая кольцо все сильнее. Я, поначалу крича, вдруг начала задыхаться… Явственно помню, как всюду вспыхнул огонь, мне казалось, что и мое тело плавится в нем, неумолимо угасая.
И Кирен, что стремительно навис надо мной. Его непривычно широко распахнутые глаза, ужас в них, приоткрытый, кричащий что-то рот! Но почти сразу выражение его лица исказила та самая безумная боль… Сцепленные зубы, сквозь которые просачивалась кровь от возможно прикушенной плоти, совершенно дикий от сверхнапряжения взгляд и жуткие вены, вздувшиеся на висках темной сетью.
Сколько это длилось – не представляю, собственный страх был таким отчаянным, что я не могла думать о ком-то другом. Первое что осознала – горьковатый и тошнотворный запах горящей плоти. Когда получилось сделать вдох и шевельнуть онемевшей рукой, поняла, что кольцо удушья исчезло, это не сладостный обман сознания.
Тело слушалось плохо, все силы были отданы на попытку сопротивляться чужой силе, которую я необдуманно спровоцировала на атаку. Но голову я повернуть смогла. И увидела корчащегося рядом метха, который всматривался в дрожащую ладонь. На его губах пузырилась кровавая слюна, кожа утратила привычный темный оттенок, отливая синеватой бледностью, а ладонь… Страшный шрам рассекал ее в двух местах – плоть метха прогорела до кости, она и была причиной зловония.
Потрясенная, я отвела взгляд, не имея сил сейчас видеть чужое страдание. И заметила валяющийся рядом на полу родовой кулон, что висел на моей шее все эти годы. Витиеватая цепочка была вся измазана кровью, местами к ней прилипли обуглившиеся кусочки плоти.
Горло сдавил спазм ужаса и облегчения. Я сама не могла понять, чего больше сейчас в моей душе: тоски по утрате последней ниточки, связывающей меня с семьей и родным миром, или радости, что я избавлена от смертоносной удавки, что в последнее время мучила все сильнее?..
«Он смог, - с трудом получалось даже мыслить. Все в голове перепуталось, слова не находились. – Кирен обещал мне, говорил, что сможет снять его»
Кулон брата Кирен ненавидел с самых давних времен моего плена. Но постепенно, когда моя собственная, странным образом ломающая меня энергетическая суть стала развиваться и крепнуть, именно в кулоне метх заметил угрозу. Когда я искала в нем утешения, меднокожий скалился и грозно хрипел: «Он несет вред». Я не верила и спорила с ним до изнеможения, пока не стало слишком поздно.
Помнила я своего хозяина и взирающим на меня с лютым презрением, когда единственное, что он мог мне сказать, не позволяя даже появляться перед глазами: «Проклятая!».
Видела и сломленным, с мольбой во взгляде притиснувшим меня к себе, бьющуюся в диких конвульсиях неконтролируемой ярости. Я была неудержимо жестока и бесчувственна, снова и снова впиваясь в его тело клыками, когтями – всем, чем могла. Но Кирен стойко держал меня, не позволяя вырваться, не обращая внимания на раны и ручейки крови, сбегающие на пол. И неизменно смотрел в глаза, словно бы страшился разорвать этот последний связывающий меня с сознанием и разумом контакт. Когда же припадок завершался, а я, обмякнув, медленно приходила в себя, осознавая, что мы лежим в луже его крови, неизменно прижимался своим лбом к моему и, глядя в глаза, шептал: «Это пройдет. Тебе станет легче».
И еще одно воспоминание, как оказалось, хранила память. Краткий миг осознанности, когда я, вынырнув из пелены неизменного забытья, увидела метха рядом, держащего на руках новорожденную хвостатую арианку – нашу дочь. Я поймала его в тот миг, когда он забыл о сдержанности воина - в его взгляде было смятение, а в глазах слезы.
А дальше – целая россыпь образов, навсегда связавших для меня метха и Соли. Малышка, кажется, жила на его руках – спала, ела, играла. Она выжила и выросла благодаря ему – четырехрукому гиганту.
Спину кольнуло, напоминая о действительности. Пораженная словами брата и лавиной воспоминаний, вызванных ими, я осознала, что прислонилась к возвышавшемуся рядом камню с острым выступающим краем. Сквозь прозрачный купол, венчающий императорский сад, светили солнца Цезариона, напоминая, что день близится к завершению. А у меня было ощущение, что к концу устремилась и моя жизнь.
«Наринен…» - звучал в голове на удивление спокойный голос. Я пыталась понять, определить для себя, что чувствую после разоблачения мужа. И вдруг поняла, что в моей памяти совсем мало воспоминаний с ним… Несоизмеримо меньше, чем с метхом.
Жизнь с кем я провела в забытье?..
- Доподлинно никто не знает. Помнишь, ваш дядя как-то расспрашивал Дейнари о твоем кулоне? Он еще беспокоился о том, что ты надел его на сестру.
Вопрос Лики прозвучал созвучно моим воспоминаниям.
- Я же полагал, мы расстаемся на небольшой срок. Затем я, конечно же, забрал бы его, - в тоне брата прозвучали оправдательные нотки. – И кулон у Дейнари исчез, вернулась она уже без него.
- Но когда? Еще в детстве, или она носила его и начав взрослеть? Помнишь, ты почувствовал его отклик незадолго до нашей встречи! Император спрашивал о нем Дейнари. И ты знаешь почему. Он говорил о той опасности, что может причинить настроенный на чужую энергетику кулон. Тем более на твою! Ты же и сам знаешь, если сила Дейнари уступает твоей,
