Больше всего на свете Вячеслав желал узнать, достигнет ли своей цели. И больше всего на свете он боялся того дня, когда ответ найдется.

А вдруг нет? Один раз ядовитая мысль проскочила через броню мнимого хладнокровия. Укусила так больно, что пальцы на колесах коляски сжало судорогой. Вдруг он навсегда останется прикованным к креслу инвалидом? Беспомощный, неспособный сделать шаг через высокий порог кафе или магазина? Обреченный на одиночество.

— Я проедусь немного, — руки сами повернули коляску к дверям. Чтобы прогнать мерзкие вязкие мысли, он всегда занимал себя делом. Сумка сложена, осуждающе топырит на него широкие бока. Саша заканчивает с едой, Елизарову здесь заняться нечем. — Если останется место, перелей медовухи в литровую бутылку, возьмем с собой на погреться.

— Твоё погреться пахнет алкоголизмом, Слава. Тем более её вылакала шишимора. Или домовой. Кто эту парочку знает.

Возмущение лягнуло под дых, заставляя метнуться взглядом к бутылке, стоящей у подпечка. Она оказалась не просто пуста — старательно вылизана. Не осталось даже медовых разводов на стекле. Пожеванная и изодранная в клочья крышка сиротливо лежала недалеко от ухвата.

— Да чтоб тебя черти драли! Что у тебя святого есть, чудовище?! — Огорченно взревев, парень наклонился, схватил шлепанец с ноги и швырнул его к подпечку. В ответ оттуда игриво хихикнуло. Сзади закашлялся, пряча смех, Бестужев. Предательство друга сделало скорбь более мрачной. — Я попал в ад. Здесь даже медовухи нет, это настоящий кошмар…

Возвращая обувь, он выехал за порог, привычно оттопырил склабящемуся Бестужеву средний палец и от души хлопнул дверью. Она отскочила от косяка и ляпнула по пальцам, сжатым на колесах. После очередного надсадного вопля Саня не сдержался и захохотал вовсю.

А он кособоко покатил по улице, то и дело останавливаясь, чтобы подуть на стремительно темнеющие ногти, пульсирующая боль била по подушечкам пальцев. Вот уж правда — сила есть, ума не надо. Будет обидно, если к вечеру ногтевые пластины на указательном и среднем посинеют, а через пару дней отвалятся. Эстетом Славик не был, но к ним привык и пальцы без ногтей лицезреть не особо желал.

Раздражение воодушевленно скакало внутри, прыгало с кости на кость. Улеглось оно только на повороте к первым домам. За четвертым, в заброшенную избушку, переселилась нелюдимая семья из Жабок. Их-то он и искал.

Местная молодежь грезила городами, цивилизацией и широкими ваннами, в которые можно опускаться, не таская воду ведрами из глубоких колодцев. На крайний случай они утешались тем, что переезжали в знаменитые Жабки — пролегающая рядом трасса пахла современностью и возможностями. Там была школа для детей, электричество и, пусть перебойная, но телефонная связь.

Поэтому хмурая молчаливая семья, решившая перебраться в Кочи, вызывала смех и недоумение. Как пояснила Софья, удивлялись местные недолго. Всё было предельно просто и грустно: глава семейства был беспробудным пьяницей, любящим поколачивать всех, кто косо глядел в его сторону. Когда по пьяни мужик спалил собственную избу, помогать отстраивать новое жилище желающих не нашлось, вот и занял он одинокий домик в их деревне. Больше всего от Мирона доставалось сыну и жене, женщина скоро сбежала, остался только вороненок Вячко, держащийся особняком от местной молодежи.

Обосновались они быстро, прибрали к рукам кособокую избушку и поросший крапивой участок поля. Мирон поправил крышу, покосил бурьян, да на том вся его работа и закончилась. Подъезжающий к дому Елизаров сморщился: выглядела хибарка жалко. Косая, небольшая, перед крыльцом грязные резиновые сапоги в коровьем навозе, одна оконная ставня сорвана с петли. В широко распахнутой двери виднелось полчище грязных чугунных горшков и черепушки битой глины. Одинокая худая коза стояла в сеннике и флегматично жевала украденный ремень от штанов, пряжка которого звякала о прикрытый слоем грязи деревянный пол.

Из глубин комнат доносилась брань. Славик невольно замедлился, попытался разобрать слова. Ничего кроме проклятий он понять не мог — голоса взлетали, переходили в звериный рев, пугали стрекочущих на березе сорок и стайки воробьев. У забора, на соседнем участке, стоял сосед новоселов, привычно усмехался на особо крепкие слова и крутил самокрутку пожелтевшими пальцами.

Вскоре на порог вылетел взъерошенный невысокий парень. Простая льняная рубашка порвана на ключице, обнажает грудь и выделяющиеся под темной кожей ребра, штаны в непонятных масляных пятнах, костяшки кулаков сбиты. В дверном проеме появился силуэт насквозь пропитого небритого мужика с намечающимися на висках залысинами. Безумный взгляд вцепился в спину мальчишки за секунду до того, как дверь с громким лязганьем засова захлопнулась. Из-за неё послышался приглушенный голос. Язык Мирона едва ворочался, но общий смысл уловить было несложно:

— В пекло катись, недоносок, чтоб и ты сдох, и мамаша твоя!

Вячко запнулся на пороге, метнулся к колоде и ухватился за топор. Брови Елизарова поползли вверх, невольно он крутанул колеса обратно, заставляя коляску откатиться подальше от забора. Славик ничего не узнает — он станет свидетелем кровавой расправы. Вячко не вернулся в дом, мощным рывком руки отправил топор в дверь. Пару раз перекрутившись в воздухе, острие с мощным хрустом вошло в дерево. Картина была более чем мрачной, его впечатлило, пальцы нервно сжались и разжались обратно.

Несмотря на неряшливую неухоженную одежду и тощее телосложение, Вячко был хорош собою. Черноволосый, с яркими широко распахнутыми пронзительно-голубыми глазами и четким овалом лица. С такой внешностью он мог бы сыскать внимание любой девчонки, да только взгляд… Пропитанный злобой, волчий. Пухлые губы изогнулись в презрительном оскале, брезгливо приоткрылся рот. Заметив движение, он обернулся, нависшую тишину прерывало лишь его тяжелое дыхание.

— Тебе тут бесплатное представление показывают? Вали.

Логично. Заслуженно. Елизаров и сам послал бы зеваку, столкнувшегося с семейным конфликтом. Это не задело, пальцы неловко почесали затылок, с места Славик не двинулся. Гнев Вячко вполне обоснован, но может, если поговорить с ним нормально, то парень всё поймет, спокойно ответит на вопросы и они разойдутся мирно? Если сейчас Елизаров отступит, они так и не узнают, где похоронена ведьма, осталось слишком мало времени до приезда автобуса и их отбытия.

— Извиняй, не думал, что буду не вовремя. Отцов не выбирают, мне тоже достался хреновый. Но я к тебе по делу.

— Вот что… — Он издевательски засмеялся, резко запрокинул голову. Захохотал так обидно, что желваки сами сжались на скулах. Елизаров медленно выдохнул, а смех Вячко стих так же резко, как и начался. Голубые глаза морозили презрительным холодом. — Что, насвистели, что я про ведьму расскажу? Вот