Увидев, что Болотбек порядком продрог и понурился, а может, чтобы избавить его от излишних насмешек, к нему подъехал бригадир и, огрев плетью гнедого, сказал:

— Живее, парень, копя время от времени надо понукать. Если сам будешь собран, и лошадь пойдет хорошо. Смотри, ты же весь закоченел. Рано вешать нос.

Единственная тропа, но которой ехали лесорубы, но мере подъема становилась все более труднопроходимой. Ноги лошадей то проваливались в щебень, то скользили по льду. Поднимаясь все выше по ущелью, всадники много раз переправлялись через замерзшую речушку. Наконец, они въехали в долину, со всех сторон окруженную стеной отвесных скал. Речка тут еще не промерзла. Сколько лесорубы не тащили лошадей, ни одна в воду не шла. Пришлось силком столкнуть в речку лошадь Чогулдура вместе с наездником. Вода тут же дошла до стремени седока.

— Бери наискосок, до отмели! — крикнул с берега Темир. — Что вы, как маленькие, сами не догадаетесь, что делать, ждете подсказки!

Между тем Чогулдур переправился. Теперь и другие лесорубы вместе с лошадьми оказались в воде. Болотбек остался один. Сердце его защемило. Сколько не нахлестывал он своего гнедого, тот не трогался с места.

— Посильнее огрей его! Пришпорь! — подавал советы Темир.

— Это тебе не машина, — съязвил Касым. — Лошадью надо с умом управлять.

— Да не бойся ты коня, не бойся, — он чует это, — кричал Чогулдур. — Ах, чтоб тебе век не сидеть на лошади!

Болотбек, как ни старался, беспомощно крутился на одном месте.

— Поводком работай, поводком, И ногами шевели, — снова подал голос Темпр, и, поняв бесполезность советов, направил своего копя в обратный путь, спеша на помощь. Он приблизился, и Болотбек бросил ему поводья, а сам начал яростно попукать гнедого ногами и камчой. Раз-другой споткнувшись, лошадь, наконец, плюхнулась в студеную воду и поплыла. Болотбек облегченно вздохнул. С того берега донесся смех.

— Так-то, малыш, — только и сказал Темпр, возвращая поводья.

— Если этот малый не может даже ездить верхом, то какой же прок от него будет в лесу, — громко, чтобы слышали все, произнес Асапкул Асапов.

Болотбек виновато молчал.

К вечеру подъехали к старому, заброшенному дому чабана Мекуша, над которым одиноко кружила потревоженная ворона. Многие годы Мекуш зимовал здесь со своей отарой. На других зимовках скот, случалось, падал от бескормицы, в отаре же Мекуша за все время пропало лишь несколько овец, да и то из-за волков. Был Мекуш скромным, добрым человеком. Усердно чабанил вместе с женой, всю жизнь проводил в горах, редко когда спускался вниз, к аильчанам. Всю жизнь ничем не болел, а погиб нелепо: попал с женой под снежную лавину. Теперь вот от Мекуша дом остался, коновязь старая, каменный загон для овец, да еще добрая память о нем.

Мужчины внесли в ветхий, словно мечеть, глинобитный дом печурку, которую привезли с собой. В комнатах разостлали принесенное со двора сено. Наскоро подправили покосившиеся двери и окопные рамы.

Дом Мекуша — постоянное пристанище лесорубов, поэтому тут оказались загодя припасенные дрова. И вот уже из трубы повалил первый веселый дымок, оповещая ущелье, что сюда приехали люди… Все сгрудились у нечурки, дымя папиросами, а Болотбека попросили принести дров про запас. Он вышел на мороз и долго стоял, не шелохнувшись. Вокруг была такая тишина, что временами казалось, будто уши наглухо заложены ватой. Огромная луна источала призрачный, молочно-белый свет. В лунном молоке даже лошади стали белыми. Над горной рекой лениво поднимался седой туман. На противоположном склоне гор смутно виднелись густо припорошенные, словно одетые в нарядные кементаи[13], ели.

С трудом оторвавшись от этой картины, юноша наколол еловых дров и с охапкой их вошел в дом.

— Ого, — не сдержал своего удивления Касым, — оказывается, наш Болотбек может быть не плохим лесозаготовщиком.

— Он же у матери один дома остался, потому и приучен ко всякой работе, — невозмутимо, как будто не было злополучной для Болотбека переправы через реку, заметил, известный по прежним годам как табунщик, старик Сыды.

Болотбек открыл дверцу печурки, подбросил несколько поленьев, — пламя забушевало сильнее. Тепло, особая близость людей в горах располагают к неторопливому разговору.

— Да, без Мекушевой крыши нам бы туго пришлось, — придвигаясь к огню, задумчиво произнес Джума Асапбеков. — Тысячи раз спасибо ему от нас.

— Мекушу-то спасибо, а вот что скажут добрые люди со временем тебе, Джумаке? — пошутил Чогулдур, немолодой уже мужчина, славившийся в аиле как удачливый охотник.

— Я сроду без дела не сидел, это ты вечно шляешься по горам, мешаешь жить в тишине даже птицам, — оскорбился Джума. — Я всю жизнь был сторожем. Честно стерег каждый колхозный колос, пучок травы, каждый литр арычной воды…

В котле забулькало и, следуя давним советам жен, мужчины сначала отлили из него кипяток для чая, а затем бросили замерзшее мясо, чтобы разогреть его. После крепкого чая они поснимали верхнюю одежду, заметно разомлели.

Покончив с ужином, сразу же стали укладываться на ночлег.

Болотбек долго не мог заснуть. Задремав, скоро снова проснулся. Было уже совсем поздно. В избушке стоял холод. Скрючившись, натянул на себя одеяло. Но, несмотря на все свои старания, согреться не мог. Тогда впотьмах натянул на голову лисью шапку и в ней залез под одеяло.

Лошади у коновязи стояли неспокойно, фыркали, стучали копытами.

Печь еще не потухла, блики пламени играли на нотолке, на окне, на оштукатуренной стене. Раздавался разноголосый храп. Болотбек, измученный бессонницей, злился на себя, но ничего не мог поделать. Вспоминалась своя жизнь, трудности. Но были ли они в его жизни, такие, что оставляют в сердце глубокие следы, даже раны? По-настоящему тяжелые дни? Если и были, то это, ножалуй, дни, когда он поехал в город учиться и провалился на экзаменах в институт. И не мог от стыда вернуться домой. Мыкался в городе без прописки, без жилья и работы. Повезло ему только после того, как встретил ребят из своего аила и те повезли его на ипподром. И там номогли ему пристроиться — приглядывать за лошадьми, прибывающими из совхозов. По утрам он с гордостью гонял лошадей к речке на водопой. Любил ухаживать за ними, особенно за одним сивым красавцем, которому прилежно расчесывал гриву, челку и который в ответ тоже не скупился на ласку. Только Болотбек. к сожалению, не дождался того дня, когда Сивый блеснет на состязаниях. Приехала мать и, отчитав его, как ребенка, с позором увезла домой. Так он