– Нон, чьюма болотная, – выругался Бенедикт, – перш.

Арлетте сделалось его жалко. Перш он ненавидел. Но делать нечего. Одним партером много не заработаешь, а они уже неделю без дохода живут, если не считать денег ночного брата. Но золото Бенедикт припрятал сразу. Если ночной брат и всё остальное честно заплатит, в Липовце наступит конец их странствиям. Однако и до Липовца надо что-то есть.

– Не бойся, – сказала она, – я не ошибусь.

Но Бенедикт в утешениях не нуждался.

– Эх, музык бы нам, – бормотал он, отыскивая в сундуке пояс с петлёй для перша, – ля музык сердца мягчить, кошели развязывать. Эй, господин честный странник, ты на чём-нибудь играть умеешь? В благородных семействах, я слыхал, учат. Тебя учить?

– А как же, – томно, по-благородному растягивая слова, ответствовал ночной брат, – на клавикордах. Господин учитель об меня три указки сломать изволили.

– Вот что значит высокое воспитание, – хмыкнул Бенедикт.

– Клавикордов в кустах для вас, господин, не припасли, – съехидничала Арлетта. – получите бубен.

– Ого! – сказал ночной брат.

Бубен у них был старинный, украшенный медными фигурками пляшущих шпильманов, которые Арлетта очень любила ощупывать, когда была помладше, и двенадцатью колокольчиками. От дедушки остался. Кожу Бенедикт дважды перетягивал, но ведь не в коже дело.

– Когда народ собирать надо будет – стучишь вот так. Трам. Трам. Трам. Когда она наверх полезет, тогда вот так, якобьи тревогу бьёшь. Поньял?

– Понял, – сказал ночной брат и завозился перед зеркалом, подновляя осыпавшиеся веснушки.

Бенедикт, кряхтя, вытащил уложенные во всю длину повозки две части трёхсаженного составного шеста и тонкую поперечную перекладину.

На перше Арлетта работать не любила. Нет, она не боялась, но уж очень уставали руки. Да и работать в одном трико стеснялась. Одно хорошо – считать не надо. Знай, повторяй подряд одно за другим. Быстро вскарабкалась на шест, стараясь делать это, как учил Бенедикт, красиво и изящно, будто ящерица или змейка. Уцепилась за перекладину, раскачалась, вышла в стойку на руках, вытянулась стрелой, устремлённой в небо, свернулась в кольцо, так что пальцы босых ног коснулись волос на затылке, разогнулась, повисла на согнутых ногах, чтоб немного передохнуть. Она чувствовала, как тяжело переступает Бенедикт, ловя равновесие, и сама старалась двигаться в такт, чтоб ему было полегче. Хорошо помогал ночной брат с бубном, ловко поймавший их общий ритм. Арлетта, ясное дело, не видела его, но знала, он устроился прямо на земле в очерченном Бенедиктом круге, положив рядом свои костыли. Зазорно, должно быть, ночному брату, да ещё благородному. Конечно, чего не сделаешь для спасения жизни, но всё равно зазорно. Стыдно глаза поднять.

Надо продолжать. Хватит болтаться, как бельё на верёвке. Полагалось ещё немного попугать публику, как всегда, сделать вид, что падаешь. Но, по молчаливому уговору с Бенедиктом, на перше она этого не делала. Ему и так тяжело. Тяжёлой была не столько Арлетта, сколько перш, надёжно упиравшийся в особый карман на кожаном поясе. Нижнему полагалось ещё и прохаживаться туда-сюда, удивляя публику чудесами баланса. Но после ошибки Альфа Бенедикт этого тоже не делал. Никогда.

Арлетта старалась за двоих. Внизу то и дело ахали и охали. Это было приятно.

Кажется, всё. Теперь соскользнуть по шесту на плечи Бенедикта, сальто назад и можно отдыхать. Потом Фиделио ходил со шляпой и даже становился на задние лапы. Потом немного покидали шары и снова на шест. И так целый день до закрытия торга. К концу Арлетта двигалась уже как варёная. Еле дошла до повозки, цепляясь за потную руку Бенедикта.

Забравшись в повозку, подсчитали выручку.

– Неплохо, – сказал Бенедикт, ссыпая всё в кошель, – Арлетт, ужин.

– Попрошу мою долю, – внезапно заявил ночной брат.

– Что?

– Я работал. На треть дохода не претендую, но десятая часть моя.

– Тебья даром кормили. Целый неделя.

Арлетта хмыкнула. То, что съел ночной брат за эту неделю, легко поместилось бы в одной ложке.

– Не даром, – не растерялся ночной брат. – За всё заплачено, а на остальное долговая расписка имеется. А что я на вас работать буду, мы не договаривались. Пса вашего тоже я обучил. Но за это, так уж и быть, ни гроша не возьму. Пользуйтесь.

– Да на что тебе деньги?

– В трактир пойду. Ужинать.

– Лишний расход. Ужин Арлетт делать.

– Ага. – Арлетта, переодевшись, выскользнула из-за занавески, с жадностью припала к ковшу с водой, остатки плеснула в лицо. Лизнула стёртую ладонь. Пол немного качался, будто она до сих пор висела наверху.

– Нечего на трактир тратиться. Я сейчас.

– Я угощаю, – сказал ночной брат.

– О, так, – протянул Бенедикт, – в трактир так в трактир.

Пошли и Фиделио с собой прихватили. Пёс вёл себя тихо, деликатно забился под стол, и Арлетта поставила усталые ноги на его мягкий бок. За общий стол их не пустили. Шпильманы за общим столом сидеть недостойны. Но терять доход трактирщику не хотелось, и потому нарочно для них из кухни вынесли козлы для рубки мяса, для красоты накрытые рогожкой, поставили возле кухонной занавески, из-за которой несло горелым маслом и кислой капустой. Прислуживать прислали кухонного мальчишку, от которого ощутимо пованивало старыми сальными тряпками. Зато еду он принёс знатную. Давненько Арлетта такого не ела. Они с Бенедиктом берегли каждый грош. Всё на дом копили. Но ночной брат деньги жалеть явно не привык. Они ведь, ночные братья эти, живут просто. Чужое добро, легко пришло, легко ушло. Поэтому на ужин Арлетте достались мясные щи, густые, аж ложка стоит, и каша печёная с маслом, и огромный пирог с яйцом и луком. На середине пирога она поняла, что сыта, но нельзя же упускать такой случай.

– Ты ешь, ешь, – хмыкнул ночной брат, заметив её неравную борьбу с пирогом, – если всё время не есть, знаешь, чего будет?

– Чего? – сквозь яйцо и лук спросила Арлетта.

– Обязательно помрёшь. Точно-точно. Мне знакомый медикус рассказывал.

– Что-то ты развеселился, господин, – пробурчал Бенедикт.

– Ну как же. Впервые в жизни честным трудом заработал. Ещё пирожок?

– Хватит, – сказал Бенедикт, – отъестся, я её не удержу.

– Спасибо. Я сыта, – сейчас же вспомнила про хорошие манеры Арлетта.

Трактирный гул накатывал волнами, то усиливаясь, то спадая. Лавка качалась, как пол повозки. Канатная плясунья поискала, куда бы пристроить тяжёлую голову, пристроила и сразу ослабела. Как хорошо быть маленькой, ничего не бояться, ни за что не отвечать и прятаться от всех бед, уткнувшись в широкое плечо Бенедикта.

Бац!

– Ваше пиво, господин! А даме горячего сбитню, как заказывали.

Арлетта встрепенулась. Бенедикта рядом не было. А голова её, похоже, мирно лежала на костлявом плече ночного брата. Только от него так странно пахнет.

– Ой! – пискнула она и сейчас же отодвинулась. Ночной брат ничего не сказал, как будто и не заметил. Есть она рядом, нет её – никакой разницы.

– Персону рассматриваете, господин? – прогнусавил мальчишка-подавальщик.

– Интересная персона, – лениво отозвался ночной брат, – откуда она у вас?

– Сам господин Верхола