— У меня срок по верхней планке, господин старший надзиратель. Хочу внутренне перенастроиться, принять будущее. Пока получается плохо. А драка — она помогает выпустить раздражение. Только и всего. Ну и чмом становиться как-то... претит.

— Не можешь сдаться?

— Да, господин старший надзиратель. Не могу.

— Похвально, — Пай понял, о чём я пытаюсь сказать. — И опрометчиво. Тебе не победить систему. Она крепче всех нас, вместе взятых. Рано или поздно сломаешься.

— Возможно.

— Я тебя услышал. Настроен барахтаться до упора. Что же... ускорим процесс. Думаю, небольшой вводной будет достаточно. Тюрьма № 4 расположена вдали от всего, так что о побеге и не мечтай. Не дойдёшь. Подохнешь в дороге. Мы, сотрудники администрации, несём службу вахтами. Приезжаем на автобусе, уезжаем на автобусе. Вместе, потому что личный транспорт запрещён. Все тюремные автомобили имеют защищённый запуск и контролируются со спутника. При попытке захвата они остановятся. Пока доступно?

— Да, господин старший надзиратель.

— В случае бунта срабатывают протоколы защиты. Кое-что ты на себе уже испытал, но это так, считай, по затылку мама погладила. Выходы блокируются, активируется система подавления, прибывает спецназ. Зачинщики получают пожизненное, участники — на рассмотрение суда. Сколько — не скажу. С момента постройки тюрьмы, а это более семидесяти лет назад, ничего подобного не происходило. Гасилось на корню раньше, чем некоторые отчаянные парни осмеливались открыто протестовать против существующих порядков. Уяснил?

— Да, господин старший надзиратель.

Продолжил Пай не сразу. Он скептически усмехался, будто искал во мне что-то эмоциональное, бунтарское, сродни плохо скрываемой непокорности. Искал, и не находил, вынужденно пересматривая какие-то свои выводы о личности осужденного 2024А.

— Теперь о показной гордости и злоумышлениях в отношении тирана-тюремщика, то есть меня. Про блок «Е» слышал? До-До должен был тебе рассказать.

— Рассказал, господин старший надзиратель.

— Это чистая правда. Для перевода в те благословенные края требуется три рапорта о вопиющем нарушении режима содержания. Станешь портить мне нервы — я их напишу. Сразу, — он выделил эти слова. — Три. В каждом упомяну попытку нападения на сотрудника тюрьмы — это по умолчанию лишает тебя возможности подавать любые кассационные прошения. Понятно?

Я медленно кивнул, позабыв дежурно «господинкнуть». Многовато у него власти. Или заливает? Ладно, разберусь, у оранжевых выясню. Те точно в курсе.

Тюремщик, удостоверившись, что сказанное дошло до адресата, буднично продолжил:

— И ничего мне за такой подлог не будет. А потом ещё раз ничего не будет. Я — неприкасаемый.

***

Он ещё долго распинался о пользе покорности для здоровья, приводил весьма здравые аргументы в защиту постулата о «непротивлении судьбе», вскользь упоминал о том, что с детства обожает ММА и что способен расправиться с любым желающим, а то и с двумя, зачем-то прошёлся по моей технике рукопашного боя, обозвав её «бессвязным говном, собранным из абсолютно разных методик».

Похоже, Пай действительно любил кулачный спорт. Критикуя вчерашние схватки, он оживлялся, впадал в разбор нюансов, но тут же сам себя одёргивал, возвращался к наставлениям по поведению, регулярно пугая карцером.

И ничего о новом осуждённом не понимал.

Карцер меня не сломил, а наоборот, помог своей жёсткостью, жарой и жаждой. Сработал как внезапный карантин для уставшего от всего человека, обременённого ворохом моральных проблем, скопившихся из-за вечной занятости. Бежал, бежал, и вдруг затяжной привал. Вся жизненная спешка, как-то сама собой, осталась в стороне, давая возможность найти давно откладываемые решения.

Я — как этот счастливчик. Сумел воспользоваться подарком и добиться того, чего так не хватало — одиночества. Но не обычного, когда один, без людей вокруг, а внутреннего, во сто крат более сильного и умиротворяющего. Способного дать полное осознание всех проблем и по-настоящему покопаться в себе, отбросив шелуху из навязанных обществом понятий.

Кто я, что я, чего хочу... Из подсознания невольно всплыл туманный фрагмент допроса, когда я, дурной от химии и слюнявый, бубнил про папу, маму, ананасы.

Не то. Самообман. Искренний, возведённый в степень непреложной истины, самообман. Карцер в этом помог разобраться, хорошенько вскипятив прикрытые рубахой мозги.

Я выйду отсюда, или сдохну. Но пятнадцать лет ждать не смогу, физически не смогу.

Папа, мама, Псих — да, они важны и занимают в душе каждый своё, важное место. Ради них можно пойти на многое, включая смерть. Но их рядом нет, поэтому откровенность признания никого не обидит. Все бы меня поняли правильно.

Больше всего я обожаю свободу.

Для этого я готов на многое, а драка... начало пути. Поиск близких по духу, по наклонностям, способ расположить к себе, отсеяв лишних, ненужных. Как в школе, в новом классе. С кем-то ты находишь общий язык, выяснив отношения за оградой, с кем-то становишься непримиримым врагом, а с кем-то и начинаешь дружить. В мужских отношениях кулаки многое значат, подменяя доброй потасовкой тысячи пустых слов. Помогают понять, кто перед тобой.

У меня нет времени ходить вокруг да около, примеряясь и подыскивая друзей среди оранжевых. Некогда пробовать и разочаровываться, надеяться и терять надежду. Мне нужны те, кто по освобождении, или через связи на свободе, гарантированно выполнит единственную просьбу — через сеть, по указанному первым номером адресу, свяжется с мамой Психа, сообщит ей важное. Тюрьма — она же умеет и выпускать, а не только стережёт.

Они — отчего-то казалось, что Псих не останется в стороне и выберется раньше — вытащат, спасут, не бросят. Да, в одиночку отсюда не сбежать, я реалист. Пай умолчал о множестве хитростей по отслеживанию осужденных, давая возможность познакомиться с ними самостоятельно и затем проведать карцер. Так удобнее добиваться повиновения. Мол, тебя же предупреждали, а ты, тупой, лезешь и лезешь, напарываясь на неудачи. Сдавайся, пока не поздно. Смирно сиди.

Но с помощью извне спектр возможностей расширяется. Дополнительные, дружественные мозги —дополнительные варианты выбраться на свободу. Поэтому ты, господин «страшный» надзиратель, своей попыткой преподать осужденному