На груди каждого казака этого отряда висел большой восьмиконечный крест, а впереди отряда седой старик вез старинную икону. Это было главное вооружение стариков, и с этим вооружением – с верой и крестом – они делали чудеса. С пением псалмов они шли в атаку на красных, и те не выдерживали, бежали или сдавались в плен и после становились лучшими солдатами в наших полках.

Много побед одержали эти крестоносцы, но с каждой победой все меньше и меньше становилось их. Падали они, сраженные пулей, и, прославляя Бога, умирали, веря, что исполнили долг свой перед Богом, войском и перед Святынями нашими. И осталось их несколько человек, и решили они разъехаться в разные стороны, по разным полкам и там верою своею поддержать и укрепить слабых. В каждый полк привезли по иконе, и эти иконы, вместе со знаменами, были в походах, были в боях. И легче стало воевать казакам, и легче умирали они – как будто вместе с иконой передали им крестоносцы и часть веры своей.

Только старик Кабаев не захотел идти в полк. Не хотел он служить одному полку, а хотел служить всему войску. Ездит по широкой степи и слушает, что делается в ней. Как услышит выстрелы, так и едет на них благословить бойцов-казаков на святое дело и молитвою помочь им. И всегда его появление вдохновляло их, и смелее они шли в бой и одерживали победу.

Мне рассказывал один офицер: шли сильные бои, большевики силою, в несколько раз превышающей нашу, наступали по линии поселков от Соболева на Уральск. Упорно дрались казаки, но не выдерживали и отходили, отдавая поселок за поселком. Отдали хутор Пономарев, отдали Большой и Малый Озерные, отдали Каменный и подошли к поселку Красному. Уже паника охватывала полки, и уже многие говорили, что не удержаться нам, отдадим Уральск. Но вот в разгаре боя, когда большевики густыми цепями повели атаку на поселок Красный и когда уже некоторые части стали отходить, появился Кабаев. Объезжая полки, благословляя крестом и читая молитвы, говорил:

– Не бойтесь, станичники, не бойтесь, детки! Ничего он не сделает. Снаряды его рваться не будут, и не собьет он вас. А завтра мы погоним его!

Ободрились казаки. Отступавшие было части перешли в контратаку и отбили противника. К вечеру поселок остался в руках казаков. Но что особенно поразило всех, это то, что действительно перестали рваться снаряды и только со свистом пролетали над нашими рядами и зарывались. Наутро подошло несколько сотен, снятых с другого фронта, и казаки сами повели наступление. Противник был сбит и, оставив в наших руках два орудия, много пулеметов, несколько сот пленных и усеяв степь трупами зарубленных конной атакой 12-го полка, поспешно стал отступать. И гнали его десятки верст, и только на третий день красные остановились в станице Соболевской, где у них были резервы.

Слухи об этом бое быстро разнеслись по фронту, и имя Кабаева повторялось каждым. Я еще не видел его, и представлялся он мне сильным, властным, умеющим владеть людьми и силой воли заставлять их идти на смерть и делать чудеса храбрости, и хотелось мне скорей встретиться с ним и разгадать, в чем же его сила. Но это мне тогда не удалось. Наш полк был переброшен на фланг армии, затем ряд боев, неудачных для нас, отступление, сдача Уральска; я был ранен и эвакуировался в тыл.

Ранней весной, когда стало таять, и степь превратилась в огромное море воды, и можно было проехать только по дорогам, да и то не везде; когда поселки, как маленькие острова, поднимались над водой, казаки начали наступление. Большевики не выдержали и стали отходить, задерживаясь на каждом островке, отчаянно защищая каждый поселок.

Я с сотней получил задание подойти к поселку Владимирскому и занять позицию на сырте перед поселком. Мы выступили. Далеко впереди на черном фоне оттаявшей вязкой степи виднелась какая-то одинокая фигура. Мы на рысях быстро нагоняли ее. Кто-то из казаков сказал:

– Это Кабаев!

И вспомнил я все, слышанное о нем, встал передо мной мощный образ богатыря, и захотелось мне скорей увидеть его, поговорить с ним. Он остановился, повернул коня и шагом поехал навстречу нам.

Когда он подъехал ближе и я мог ясно разглядеть его, я подумал, что казаки ошиблись, так он был не похож на того, каким я его себе рисовал. Передо мной на великолепном белом коне сидел небольшого роста старик. Одет он был в белый китель, синие с малиновым лампасом шаровары и большие сапоги. Голова его была не покрыта, и его длинные, цвета пепла, седые волосы были перевязаны черной лентой, и только концы их слегка трепал свежий весенний ветер. На груди у него, на массивной цепи, висел серебряный восьмиконечный крест и большая икона. Его чуть сутуловатая фигура говорила о том, что он сильно устал, и, несмотря на то что он еще бодро сидел в седле, весь вид его не напоминал воина. Его морщинистое серое лицо, окаймленное тоже серой седой бородой, на первый взгляд не представляло ничего особенного, и только серые глаза были интересны. В них светилась бесконечная доброта, любовь и наивность, но в них не было энергии и решительности вождя. И, глядя в эти глаза, я понял, что только его доброта, любовь и вера заставляют казаков верить ему и идти на смерть. Он подъехал к сотне и тихим голосом сказал:

– Снимите шапки.

Как один, казаки исполнили его приказание. Затем он благословил сотню своим крестом.

– Не бойтесь, детки, Господь с вами, идите и делайте свое дело во имя Его. Ни один волос не упадет с головы вашей, если не будет на то воля Господня!

Повернул коня и рядом со мной, впереди сотни, поехал, напевая псалмы и изредка обращаясь к казакам с краткими ободрительными словами. Мы подвигались ближе и ближе к поселку. Вдруг раздался выстрел, со свистом пронеслась граната и разорвалась за сотней, подняв столб воды и черной грязи. За ней другая, третья, и начался обстрел. Мы шли в колонне. Рассыпаться нельзя было. Везде мокрая, вязкая степь. Кабаев ехал шагом и пел псалмы, и удивительно спокойно шли сзади казаки… А гранаты рвались, рвались со всех сторон. Наконец мы вышли из обстрела и на несколько минут остановились за прикрытием увала. Кабаев не остался с нами. Он еще раз сказал нам, чтобы мы не